Наступила минута молчания. Все взгляды были устремлены на рисунок. Но Высокочтимый вдруг схватил лист и скомкал его.
— Это невозможно, — сказал он. — Никто не может жить в космическом пространстве.
— Мой аппарат лежит недалеко отсюда. Вы можете его осмотреть… Вы убедитесь в своей ошибке…
— Мы никогда не будем пускаться в такие авантюры, как прогулки по шатанге, — сухо отрезал Высокочтимый. — Никто из нас не согласится выйти в шатангу.
Чувствуя, что его опять охватывают гнев и безнадежность, Давид тряхнул головой.
— В таком случае, вам не остается ничего другого, как поверить мне на слово… Или убейте меня. Я сыт этим по горло… по горло…
И вновь Высокочтимый стукнул кулаком по столу.
— Уведите его! — взревел он. — Вон отсюда!
Он дал знак охранникам, и сильные, ловкие руки потащили Давида к выходу. После этого Альб Высокочтимый отпустил остальных судей, которые торопливо покинули зал, больше не смея задать ему ни единого вопроса.
Оставшись в одиночестве, глава общины тяжело опустился в кресло. По его лицу скользнула тень, его густые брови нахмурились. Дрожащей рукой он поднял бумажный комок, разгладил его и долго сидел без движения, уставившись в рисунок Давида Маршала.
Келья представляла собой комнату размером четыре метра на четыре, с низким потолком, в центре которого было проделано круглое вентиляционное отверстие. Примитивная мебель, без всяких претензий на эстетику, исчерпывалась набором только самых необходимых предметов: комод, два стула, стол и кровать. Стеклянный плафон под потолком — видимо, серийного изготовления, — излучал все тот же мягкий рассеянный свет.
Давид снова стал обдумывать то, что занимало его с первых минут после встречи с обитателями подземелья: у них было «сумеречное» зрение, их глаза, несомненно, лучше видели в полутьме, чем при естественном свете. Не было ли это результатом длительного привыкания? Как бы там ни было, Давид не мог не заметить странной белизны их кожного покрова, волос, совершенно лишенных пигментной окраски, и красных глаз — верного признака альбинизма. Неразвитость их зрительных органов была вызвана, конечно, условиями жизни в подземелье. Этим существам лишь изредка доводилось подниматься на поверхность (к тому же, по всей вероятности, по ночам, поскольку яркий дневной свет их ослеплял), — все это в конечном счете не могло не отразиться на их общей культуре.
Они не имели ни малейшего представления об астрономии и космогонии. Причину этого угадать было нетрудно.
Подобно Венере, Опс был окружен слишком плотным слоем облаков, чтобы сквозь них мог пробиться свет других миров — неоспоримое свидетельство бесконечности вселенной. Даже солнечный диск был едва различим сквозь толщу хлопьевидных испарений, окрашенных в желтоватый цвет и словно вуаль закрывающих от жителей планеты другие миры.