Снаружи быстро темнело. Наступала зимняя ночь. Сильвестр включил фары.
— Вам не холодно?
— Нет, спасибо.
— Когда Ребекка узнала, что вы убираетесь у меня, она сказала, что вы, должно быть, цыганка, поскольку Пайпер — цыганская фамилия.
— В этом есть доля истины. В Девоне, например, живут цыгане с такой же фамилией.
Они немного помолчали. Потом он спросил:
— Когда вы остановили тогда поезд, чтобы спасти ту овцу, мне показалось, что, кроме нее, никаких других овец в поле не было. А куда же, как вы думаете, подевались все остальные?
— Думаю, они поднялись вверх по холму, — ответила Джулия. — А может быть, ушли на другое поле. А почему вы спрашиваете? Я сама до сих пор как-то об этом не думала. Почему вас это так интересует?
— Я не могу вам это объяснить на скорости восемьдесят пять миль в час.
Джулия положила ногу на ногу, а собака, устав глядеть на дорогу, прижалась к ее боку и закрыла глаза.
Сильвестр не мог, учитывая обстоятельства, говорить о том, что для него было сейчас важнее всего, но вместе с тем понимал, что было бы неправильным и молчать, поэтому он старался всячески поддерживать беседу.
— Интересно, если бы вы оказались дома в тот день, когда я приходил к вам, встретили бы вы меня опять с открытой банкой „Чаппи“ в руках?
— Вообще-то это была „Виналота“, а не „Чаппи“. Я приняла вас тогда за того мужчину… ну, вы знаете…
— Он жалуется, что вы его оглоушили.
— Откуда вам это известно? — Она сразу вся напряглась, выпрямилась и подобрала ноги.
— Ребекка где-то его отыскала, или он ее, и они оба оказались среди тех, кто танцевал тогда там, на улице. Как и я, он тоже был в том поезде, который вы остановили. Я его запомнил. Я полагаю, что он вас выслеживал; не знаю почему, но я почти убежден, что так оно и есть на самом деле.
— Он утверждает, что я убийца.
— Ребекка говорит, что это всего лишь легкое поддразнивание.
— Может быть, он сумасшедший?
— Он ездил к вашей матери.
— Боже правый! Зачем?
— Думаю, что тот случай с овцой разжег его любопытство. Собственно говоря, я уверен, что так оно и есть. Тогда в поезде я принял его за низкопробного мелкотравчатого журналиста. Мне он сразу не понравился, и я заметил, что это чувство было взаимным.
Джулия задумчиво хмыкнула.
— Что еще? — спросила она.
— Он все хвалился, что он — любитель-орнитолог, исследователь. Кроме того, он подозревал, что за этим случаем с овцой кроется что-то другое, более важное.
— Но зачем ему понадобилось мучить меня?
— Может быть, из-за скоп? Вам известно что-нибудь о скопах? Какое-то озеро? Перелеты птиц? Все это ничего вам не говорит?