– Вы несправедливы к ней, Александр. Она вас любит как сына и даже больше.
– Это точно. Я ей как сын. Игнат, оставь нас наедине!
– Слушаюсь, барин.
Голевский взял Дашину руку и прижал к щеке. Даша ласково погладила его по волосам. Он поцеловал ее руку, затем губы. У Голевского разом захватило дух! Ух-х-х!.. Словно он с крутой горки на санках мчался! Летел, как в пропасть! Дух замирал, стыла кровь, нервы и ощущения были обострены до предела. Казалось, он забыл все на свете, кроме этих знойных и долгих поцелуев… Все его естество растворилось в них. Влюбленные долго целовались и обнимались. Наконец оторвались друг от друга. Глаза их сияли блаженством и любовью.
– Как я счастлив, Даша! – воскликнул Голевский.
– Я чуть не сошла с ума. Тогда. Я боялась, что вы умрете, я бы не пережила этого. Я бы умерла наверно. Зачахла и умерла. Я бы не смогла жить без вас.
– Что ты говоришь, Даша, помилуй, не надо умирать. Вот я, живой и невредимый.
Он покрыл ее лицо поцелуями.
– Дашенька, милая, ответьте еще раз, вы любите меня?
– Да, да, да. Я люблю вас.
– Вы выйдете за меня замуж?
– Да.
– Как только я поправлю свое здоровье, то сразу же отправлюсь к твоему батюшке просить твоей руки. Непременно.
– Он будет этому весьма рад, уверяю. А так как он подумывает навестить тебя здесь в Петербурге, то тебе отпадает необходимость ехать за разрешением в Москву. Попросишь его здесь.
– Вот и славно!
Они снова поцеловались.
Вдруг в комнату словно ошпаренный влетел Игнат. Взгляд безумный, речь нечленораздельная, руками размахивает, жестикулирует. Голевский насторожился. Княжна тоже не на шутку обеспокоилась.
– Что-то случилось, Игнат? – спросил Голевский.
– Там, барин, там… Барыня, там… – продолжал махать руками слуга.
– Что там? Наводнение, пожар? Или моя тетушка на три дня раньше объявленного срока вернулась к нам из имения?
– Нет, барин, там…
– Привидение, вурдалаки?
– Там, там прибыли такие господа, генералы, полковники. От орденов и золотого шитья глаза просто слепнут. Хотят вас видеть.
– Хорошо, голубчик, проси…
Голевский привел в порядок пятерней волосы, запахнул шлафрок. В комнату вошел сам граф Бенкендорф с приветливой улыбкой на губах. Капитан попытался встать, но граф знаком остановил Голевского.
– Дарья Николаевна, мое почтение. – Бенкендорф галантно склонил голову перед княжной и поцеловал ей ручку. – Александр Дмитриевич… Не вставайте, ради бога. Вам необходимо лежать. Я привел вам хорошего лекаря.
– Как там с заговорщиками? Их всех взяли под стражу?
– Да, почти всех. В Красноярске заключен в каземат вице-губернатор – родственник Рощиных. В Томске, Тобольске, Казани, Перми, Екатеринбурге схвачен ряд высокопоставленных заговорщиков. Их всех свозят в Петропавловскую и Шлиссельбургскую крепости. Следственная комиссия непрерывно заседает. Начались задержания заговорщиков и за границей. Их тоже вывозят в Россию. Его величество будет жестче, чем прежде. Ваш будущий родственник Переверзев, так называемый брат Катулл, жалок. Раскис на допросах. Граф всецело оправдывает поговорку «Блудлив как кошка, труслив как заяц». У нас теперь весь список заговорщиков. Во многих городах планировались восстания. Да, это была мощная сеть. Они хотели убить царя, всю его семью, готовилась специальная группа самых опытных и искушенных в диверсиях офицеров. Они хотели повесить многих министров, генералов, без суда и следствия, а меня четвертовать прилюдно. Я – двенадцатый по списку. Схватить меня было поручено нашему знакомому Шепелеву. Предатель! А я ему доверял всецело. Вот мерзавец!