– Хорошо.
Тут графиня горько заплакала.
У Голевского комок встал в горле. Свело скулы. Скупые слезинки просочились из уголков глаз. Он не мог сердиться на нее, ее было жалко.
– Я умру, я чувствую дыхание смерти.
– Ты поправишься. Непременно.
Вдруг ее глаза озарились решительным блеском, и она сказала:
– Поцелуй меня, Саша. В последний раз. Пожалуйста.
Его сердце кольнуло.
Он прикоснулся губами к ее лбу – горячий, как огонь! Поцеловал. А она взмолилась:
– Нет, нет, в губы…
Ее бледные руки птицами вспорхнули вверх, обняли его за шею, притянули к себе. Губами она нашла его губы. Слабый, но долгий и пламенный поцелуй. Вздох облегчения вырвался из ее слабой груди. Голова обессилено упала на подушку. На глазах ее появились слезы. Она счастливо улыбнулась. Он никогда не видел ее такой счастливой.
– Теперь и умирать нестрашно. Пусть сестра будет счастлива. Скоро будет Рождество, Новый год. Балы, балы… Жаль, что мне уже не суждено будет станцевать мазурку или вальс в Благородном собрании. А знаешь, Александр, жизнь оказывается на самом деле такая короткая… Она пролетела как один миг. Будто словно ее не было. Будто это мимолетный сон. А может вся жизнь – это и есть сон.
– Перестань, Вера. Ты выздоровеешь.
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, я чувствую это. А теперь уходи. Прощай… Помни, я любила тебя всегда.
– Прощай, Вера!
Голевский вышел из комнаты в полном смятении чувств. Он решил было уехать, залез в карету, но подбежал лакей. По щекам его текли крупные слезы.
– Ваше превосходительство, вас зовут. Вера Ивановна скончалась.
Голевский вздрогнул.
– Как это скончалась?! Вот только она была жива. Как же так? Не может быть…
– Только вы ушли, барин, а она повздыхала, повздыхала и испустила дух. Только промолвила: «Сие просто сон». Горе-то какое, господи! Барыня такая молодая еще была. Ей бы жить да жить, а она, эхма, померла. Вот горе…
Голевский сокрушено вздохнул:
«Даша расстроится. А что будет с князем и княгиней? Третью смерть они вряд ли переживут. Могут не выдержать их израненные сердца. Михаил, Николай, Вера… Говорят, тяжелее всего пережить смерть своего ребенка, а это уже третья по счету. Что станет с бедными стариками? Лучше бы им ничего не сообщать. Так бы было гуманнее…»
…Вера, закрыв глаза, неподвижно лежала, умиротворенная, будто спала. Еще несколько минут назад она была жива, они так доверительно и искренне беседовали, а теперь ее нет…
В спальне воцарилась гнетущая тишина. Только было слышно, как кто-то из служанок всхлипывал за дверью.
Генерал приблизился к смертному одру. Низко склонился, поцеловал бывшую невесту в уже остывающий лоб.