Жизнь наша прежняя начисто снесена, не осталось камня на камне. Скоро с сыном не о чем будет поговорить. “Папа, Павлик Морозов — отморозок, а Марат Казей — чудик, — говорит мне мой сын, придя из школы. — А ты меня учил…” Я учил его, как учили меня. Правильно учил. “Это ужасное советское воспитание…” А “это ужасное советское воспитание” научило меня думать не только о себе, но и о других. О тех, кто слабее, о тех, кому плохо. Для меня героем был Гастелло, а не эти… в малиновых пиджаках… с философией, что своя рубашка ближе к телу, свой жир теплее, своя денежка звонче. “Не гони, папа, „духовку”” … “гуманистическая тюря”… Где его этому учат? Люди теперь другие… капиталистические… Понимаете! Он это впитывает, ему двенадцать лет. Я уже ему не пример.
Почему я защищал Ельцина? Одно только его выступление, что надо забрать привилегии у номенклатуры, дало ему миллионы сторонников. Я готов был взять автомат и стрелять коммунистов. Меня убедили… Мы не понимали, что нам готовят взамен. Подсовывают. Грандиозный обман! Ельцин выступил против “красных” и записал себя в “белые”. Это катастрофа… Вопрос: чего мы хотели? Мягкого социализма… человеческого… Что имеем? На улице — лютый капитализм. Стрельба. Разборки. Разбираются — кто ларечник, а кто владелец завода. Наверх вылезли бандиты… фарцовщики и менялы взяли власть… Вокруг враги и хищники. Шакалы! (Пауза.) Не могу забыть… я не могу забыть, как мы стояли возле Белого дома… Кому мы таскали каштаны из огня? (Мат.) Отец мой был настоящий коммунист. Правдивый. Работал парторгом на большом заводе. Участник войны. Я ему: “Свобода! Станем нормальной… цивилизованной страной…”. А он мне: “Твои дети будут служить у барина. Ты этого хочешь?”. Я молодой был… дурак… Смеялся над ним… Дико наивные мы были. Я не знаю, почему все так получилось. Не знаю. Не так, как мы хотели. У нас было другое в голове. Перестройка… в этом было что-то великое… (Пауза.) Через год закрыли наше проектное бюро, мы с женой оказались на улице. Как жили? Вынесли на рынок все ценные вещи. Хрусталь, советское золото и самое ценное, что у нас было — книги. Неделями ели одно картофельное пюре. Я занялся “бизнесом”. Продавал на рынке “бычки” — недокуренные сигареты. Литровая банка “бычков”… трехлитровая… Родители жены (вузовские преподаватели) собирали их на улице, а я продавал. И люди покупали. Курили. Я сам курил. Жена офисы убирала. Одно время у какого-то таджика пельменями торговали. За свою наивность мы все дорого заплатили. Мы все… Сейчас с женой кур разводим, она плачет без конца. Вернуть бы все обратно… И не надо кидать в меня ботинком… Это не ностальгия по серой колбасе за два рубля двадцать копеек…»