Пистолет я на всякий случай достал еще на бегу, снял курок с предохранительного взвода. Оказавшись напротив родника, остановился и заставил себя пару минут постоять, приводя дыхание в порядок — чтобы любую неожиданность встретить в полной форме. И по лесу к роднику двигался уже шагом, держа пистолет наготове, сторожко прислушиваясь и озираясь, как сто раз бывало прежде.
Ни одной живой души, тишина, только какие-то птахи заливаются там и сям. Я машинально отметил: коли уж они так распелись, людей поблизости нет, вон как при моем приближении замолкают и перепархивают подальше. То есть в их прямой видимости людей нет — а Сидорчук умеет замаскироваться так, что его никакая птаха не увидит.
Возле родника лес редел, и я издали увидел груду камней, текущую меж двумя из них струйку чистейшей родниковой воды. А у родника…
Нет, никаких трупов — что запутывает дело…
Подошел вплотную. Справа от родника, у высокой глыбы… К ней аккуратно прислонен ППШ с рожком — несомненно, Катькин. Потому что тут же лежит ее планшетка, на которую опять-таки аккуратно, такое впечатление, выложены «лимонка» и ремень с портупеей: пистолет в кобуре, финка с прекрасно знакомой ручкой — в ножнах. Наборная ручка, многоцветная, красивая — это ей кто-то из разведбата подарил…
И — тишина. И — ни единой живой души вокруг…
Некогда было растекаться мыслью по древу. Я позвал Сидорчука — громко, так что он, сидя где-то поблизости, не мог не слышать. Но он не появился. Я еще раз позвал. И еще. Бесполезно. Хотел позвать Катьку, но вовремя понял, что это как-то глупо: будь она где-то близко, непременно услышала, как я во всю глотку зову Сидорчука. А присядь она в кустиках по естественной надобности — мало ли когда приспичит — не оставила бы ничего у родника. И ни один супостат, окажись, что все дело в нем, ни за что бы оружия не оставил…
Некогда голову ломать, действовать надо… Я сунул в карман «лимонку», повесил на левое плечо планшетку, портупею, автомат и быстрым шагом двинулся к дороге — с пистолетом в руке. Спрятал его в кобуру, только оказавшись на дороге. Но на полпути к лагерю снова выхватил — в лесу кусты и подлесок, совсем близко, затрещали так, будто сквозь них напролом пер кто-то ополоумевший. Ни один зверь вот так, производя столько шума, ломиться не будет, разве что спасаясь от хищника или охотников…
Я ждал, держа пистолет наготове. И точно, человек: кусты затрещали совсем рядом, и на дорогу выломился Сидорчук, но такой, каким я его никогда прежде не видел: вид прямо-таки ополоумевший, взгляд, как у сумасшедшего… Я убрал пистолет. А он бросился ко мне, крепко ухватил за рукав, как малое дите хватается за папку, чтобы не потеряться в какой-нибудь толчее. Забормотал что-то невразумительное. Не полная и законченная истерика, но что-то близкое к ней. Это у Сидорчука-то, огни и воды прошедшего?! В жизни бы не подумал.