– Я ничем не похож на твоего отца.
– А знаешь, ты прав. Мой отец хоть и абсолютный мерзавец, но даже он не стал бы держать своего ребенка заложником, как делаешь ты.
– Ничего подобного я не делаю. – Пепе тоже повысил голос. – Я стараюсь изо всех сил защитить нашего ребенка.
– Каким образом? Счетом в банке, к которому у меня нет доступа, – лишь одни обещания? Жестокий способ удержать меня пленницей. Неплохая история, чтобы рассказать внукам.
– Я сделаю все необходимое, чтобы обеспечить моего ребенка, чтобы ничто ему не угрожало.
– Мой ребенок? Наш ребенок? Значит, ты признаешь свое отцовство?
– Нет! – Он выругался. – Это обмолвка. У меня с языка сорвалось.
– У тебя много чего срывается с языка, – огрызнулась она.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что у тебя, должно быть, много всяких обмолвок срывалось с языка на сегодняшней вечеринке. Сколько твоих бывших любовниц там было? Десять? Больше?
Ярость от охватившего его гнева немного утихла. Он прислонился спиной к стене и оглядел ее.
– Ты… ревнуешь?
Ее ответ был мгновенным.
– Какой вздор! – Но прозвучало это уж очень подчеркнуто.
– Ревнуешь, – уверенно произнес он.
Кара сжимала в руке бюстгальтер, едва сдерживаясь, чтобы не ударить его.
– Я не ревную. – Да как он посмел предположить такое? Ревновать его? – Я была оскорблена. Все те женщины… они вели себя так, будто ты принадлежишь им, почти что говорили, какой ты потрясающий любовник… Неудивительно, что меня затошнило от этого.
– Вот видишь? – На его губах заиграла улыбка. – Ты ревнуешь.
– Для меня ревность означала бы, что я питаю к тебе нежные чувства, но единственное чувство, которое у меня есть к тебе, – это ненависть. Пепе, тебе это ясно? Я презираю тебя. – Она вбежала в ванную и заперла за собой дверь.
Она совершенно не ревнует.
Совершенно.
Только сейчас Кара поняла, что кричала на него полуголая, в одних трусиках. Куда уж больше унижения.
Кара стала надевать бюстгальтер, но руки так тряслись, что она никак не могла попасть в застежку. А платье осталось в комнате.
В дверь барабанил Пепе.
– Убирайся! – крикнула она. – Оставь меня в покое.
– Я никуда не уйду.
– Тогда я не выйду, пока ты не уберешься вон.
– Тогда тебе придется просидеть там очень долго. Вечно, если понадобится. Потому что я никуда не уйду. – На этот раз в его голосе уже не было слышно ни налета веселости. Лишь мрачная решимость.
Пусть ждет. Пусть ждет вечно. Пусть он…
Терпение не являлось сильной стороной Пепе.
– У тебя всего десять секунд, чтобы открыть дверь, или я ее сломаю. Десять.
Это уже слишком.
– Пепе, оставь меня в покое.