— Ладно, будет придуриваться! Поймешь — не сегодня, так завтра!
— Завтра, сэр?
— Конечно. Так что уж лучше сказать мне все прямо сейчас. Я вовсе не такой простак, каким кажусь на вид, и умею отличить джентльмена, пусть даже он и огрызается на меня, как ты сейчас! — хихикнул он. — И еще у меня странное чувство, что я тебя знаю. Появилось, как только ты заговорил с кобылой. Не хотелось бы отправлять друга на виселицу.
Как хорошо был знаком Джеку этот мягкий убедительный голос. Руки его сжались в кулаки и он поспешил ответить:
— Не думаю, чтоб мы когда-то встречались, сэр.
— Может и так. Ладно, завтра посмотрим.
— Но почему завтра, сэр? — с тревогой спросил Карстерс.
— Да потому, что именно завтра тебе предоставится честь предстать передо мной, мой друг.
— Предстать… перед вами, сэр?
— А как же! Ведь я, с позволения сказать, мировой судья!
Тут настала долгая пауза, а затем, наконец, юмористический оборот, который приняла вся эта история, дошел до Джека, и плечи его затряслись в беззвучном смехе. Нет, это уже слишком! Его, графа Уинчема, будет официально допрашивать близкий друг, мистер Майлз О’Хара, мировой судья!..
— Чего это тебя так разобрало, а, друг? Что тут смешного? — спросил удивленный О’Хара.
— О, Господи!.. — только и простонал Джек со смехом и забился в угол кареты.
НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЛЕДИ О’ХАРА
Утром леди О’Хара сочла, что ее большой, обычно несколько флегматичный муж как-то необычно молчалив за завтраком. Она не столь долго пробыла замужем, чтоб смириться с тем, что ее игнорируют — неважно, в какое время дня; однако в то же время она пробыла замужем достаточно долго, чтоб знать, что прежде, чем пойти на него в атаку, следует удовлетворить его разыгравшийся аппетит. А потому она, подав Майлзу кофе и яйца, с удовлетворенным и даже несколько материнским видом созерцала, как он поглощает холодное говяжье филе. Леди О’Хара была миловидной, по-птичьи хрупкой молоденькой дамочкой с большими глазами и шелковистыми каштановыми кудряшками, спадавшими из-под скромного, но, тем не менее, очень идущего ей чепчика. Росту без каблуков в ней было ровно пять футов, а потому ее крупный муж иногда называл ее Карлицей. Несмотря на ласковый и игривый тон, которым обычно произносилось это прозвище, восторга у леди О’Хара оно не вызывало.
Решив, что трапеза подошла к концу, она, уперев маленькие локотки в стол и опустив подбородок на сложенные ручки, устремила на мужа по-кошачьи пытливый взгляд круглых глаз.
— Майлз!
О’Хара откинулся в кресле, и при виде ее свежего хорошенького личика морщины у него разгладились и он улыбнулся.