Состояние военно-промышленного производства России в 1914–1917 гг. представляет интерес не только ввиду важности этой хозяйственно-политической сферы для исхода борьбы на Восточном, или Русском, фронте Первой мировой войны и для судьбы империи, но и в более общем плане. Военное производство, являясь средоточием высших технических достижений, отражает уровень развития и возможности общества в целом. Итоговое напряжение этого ресурса жизнеспособности режима показательно для объективно значимой, разноплановой оценки всего пройденного государством пути. Но это же создает и трудности при выяснении взаимосвязи экономических, политических и социально-структурных факторов назревавшего кризиса.
Развитие военной техники, производство вооружений, деятельность занятых в нем специалистов и рабочих, а также взаимоотношения государственных органов с частной инициативой и общественными силами в условиях тяжелейших испытаний — все это изучает российская (а прежде — советская) и зарубежная историография, накопив за истекшие сто лет немалый запас фактических сведений и опыт исследования источников. Некоторые выявившиеся сложные проблемы традиционно порождают разногласия, свидетельствующие об актуальности затрагиваемых тем.
В качестве одного из таких спорных вопросов сохраняет свое значение общая оценка способности внутреннего производства удовлетворить потребности вооруженных сил.
Существующие представления иногда резко расходятся, что вызывает необходимость привлечь дополнительные материалы, проясняющие картину, и здесь до полного, окончательного результата еще далеко. То же можно сказать и о соотношении производства боевых средств внутри России с заграничным снабжением. Несмотря на значительное внимание, издавна уделяемое этой стороне вопроса, многие количественные, статистические характеристики лишены убедительности вследствие отсутствия вполне надежных источников и из-за влияния идеологических пристрастий на истолкование имеющихся данных.
Остро дискуссионным является освещение сотрудничества с властью «общественных» организаций и предпринимательских кругов, а также сравнение эффективности хозяйствования государственных и частных военных заводов. Эти аспекты также имеют свою идеологическую подоплеку, и она влияет на использование чрезвычайно сложных, в значительной мере фальсифицированных источников.
Военная обстановка произвела ускоренный, революционный по сути, пересмотр отношения и высшей власти, и низов общества к одному из главных устоев государственного порядка — принципу неприкосновенности права собственности. В официальной идеологии этому принципу издавна противостояла еще более непреложная вера в самобытность архаической традиции, признававшей частное владение военными предприятиями не правом, а условной привилегией. Вопреки распространенному в последнее время мнению, отхода от этой веры и традиции, признаков какой-то модернизации правового режима не наблюдалось. Наоборот, самодержавие в годы войны отбросило последние буржуазные «предрассудки» и энергично пользовалось чрезвычайной обстановкой для присвоения военных предприятий путем экспроприации. Власть, сознавая всю зажигательность такого примера для неимущих, не смогла удержаться от опасного соблазна и создавала зримые прецеденты произвольной перекройки имущественных прав. Ее действия вызвали в разных концах империи мощный отклик в виде движения рабочих с требованием отнять военные заводы у рыцарей наживы.
