Как будто вся эта работа ножом и кровь были прелюдией.
Что-то холодное и темное сжалось вокруг сердца С.
Он très joli[69],как ангел. Играй с ним, как хочешь, но не клади ничего в рот. Мальчик кусается.
С вонзился клыками в горло Папы глубже. Ублюдок снова заерзал. Запахло отчаянием. Урод порезал Хлою. Он пытал ее так же, как пытал меня?
Образ темноволосой женщины с темными глазами вспыхнул в разуме С. Джина. Запах черной вишни изменил ход мыслей — Извращенец Элрой и Джина. Не Папа. Не Хлоя. Белый свет мигал на краю сознания.
Где я? Когда?
Песня вибрировала сквозь С, сверкая, словно восход луны. Он отодвинулся от плоти Элроя, наклонил голову, прислушиваясь. Закрыл глаза. Ритм его сердца изменился в такт музыке, резонирующей в уме — песня Люсьена.
Вестник ночи. Друг. Отец. Лжец.
Ритм затянул С в круговорот, затронув его сердце. Хоас и порядок. Сострадание и огонь. Он вздрогнул и отвернулся. С сорвал темные аккорды, гнев, тоска и потеря наполняли ответ в равной мере. Песня резала по сердцу, словно один из ножей Элроя.
Его собственный низкий голос змеился из динамиков:Я наблюдал за тобой, когда ты спала/ Я знаю, ты наблюдалаза мной тоже / Я видел твои следы / под моим окном.
Не мой. Голос Данте. Перед тем как он предал себя огню. Я возродился после пожара.
<Нет, дитя, нет>, — мысли Люсьена прорвались через наркотический туман, блокирующий связь.
Боль пронзила мысли С. Размывая его поле зрения. Тьма охватила его.
<Ты Данте Батист, сын Люсьена и Женевьевы. Не С. Не дитя монстров>.
«Неправильно, — думал С, голова болела. — Я С. Должен быть. Разве не поэтому умерли Джина и Джей? Разве не так я сохраню жизнь Хэзер?»
Песня Люсьена закончилась одним последним звонким аккордом, обещание звенело ясно, и лунный свет наполнил небо: Я иду за тобой.
<Не иди. Меня здесь не будет>, — мысли С исчезли, блокируемые помехами, болью и потерей крови.
С оттолкнулся от теплого, свернувшегося калачиком тела Элроя. Голод все еще владел им. Он взглянул на Извращенца. Воображая, как пьет кровь, иссушая его. Воображая, как разрывает его грудь и сжимает черное слабое сердце до тех пор, пока оно не превращается в мягкую массу.
Для тебя, Хлоя.
— Я могу помочь тебе! — закричал кто-то. — Я тебе чертовски нужен! Данте!
Зрение С прояснилось. Он оседлал Элроя, грудь смертного была обнажена, рубашка разорвана. Кровавые борозды покрывали плоть над глухо бьющимся сердцем Извращенца. Кровь сочилась из горла Элроя по проколотой, разорванной коже.
Пьянящий запах адреналина и страха заполнил фургон. Пот бисером выступил на лбу Элроя, его лицо оставалось пустым. Спокойным.