— Прекратите врать и отпираться. Чем дольше вы упираетесь, тем больше подтверждаете свою виновность.
Перед Минаевым на столе лежит портфель Кима. Между складками на днище вложены распорки таким образом, что видна аккуратно процарапанная на коже надпись: «Ким Саори». Роман Николаевич уже проклял себя за легкомыслие. В 1936 году, когда начальство запретило ему печататься под своим именем, он придумал псевдоним Ким Саори — Ким Сеульский. И, будучи в приподнятом настроении, написал сочиненное имя на дне новенького, замечательно удобного портфеля. Псевдонимом он так и не воспользовался.
— Итак… ваша… настоящая… фамилия?
Ким еле держится на стуле. Как только он согласился написать заявление о готовности давать показания, его перевели во Внутреннюю тюрьму НКВД на Лубянке, дали передохнуть пару дней и вновь стали терзать допросами. Вербовка японцами путем шантажа в начале 1930-х следствие уже не интересовала. Нужно было признаться, что он не кореец, а японец, и в ОГПУ внедрился во Владивостоке по заданию представителя японского Генштаба Ватанабе.
— Моя настоящая фамилия…
Когда Ким оказался во Внутренней тюрьме, та показалась ему чуть ли не санаторием. Высокие потолки. Человеческие кровати. Паркет! И, самое поразительное, в тюрьме была библиотека! Изголодавшись по чтению, Ким взял первую приглянувшуюся книгу — сборник документов по истории российско-японских отношений.
— …настоящая фамилия… Все, он сломался.
— …Мотоно Кинго. Я являюсь внебрачным сыном японского дипломата Мотоно Ичиро, бывшего посла в России в годы империалистической войны и впоследствии министра иностранных дел при кабинете Ямамото. Основное образование я получил в императорском лицее в Токио. Было решено, что там я буду учиться под именем Саори Кинго. Саори — имя жены Мотоно Ичиро. Мой отец Мотоно Ичиро умер в 1928 году…
Дальше для фантазий хватит настоящей биографии. С японским разведчиком Ватанабе, прикрывавшимся дипломатическим статусом, знаком с детства. При помощи японского консульства освободился от военной службы у белых. В конце 1922 года согласился работать на японцев, чтобы отплатить свой долг. С одобрения Ватанабе устроился на службу в ПримГПУ, уехал в Москву. В 1925 году установил связь с секретарем японского посольства, на самом деле полковником Генштаба Сасаки Сейго. «Сасаки преподал мне линию поведения, сводящуюся к тому, чтобы я с максимальной осторожностью закреплял свое положение в ОПТУ». Закрепившись, летом 1932 года встретился с помощником военного атташе Ямаокой и получил указания по предоставлению разведывательных сведений. Ямаока пообещал, что Киму помогут организовать технические выемки из сейфов военного атташата (документальный материал при этом будет дезинформационным), окажут полное содействие в вербовке любого из японцев, находящихся в СССР, и позволят проводить комбинации с дипкурьером для перлюстрации документов. Все это поднимет вес Кима у руководства ОГПУ.