, в мерах Ойкумены, пожалуй, один метр – он был на удивление легким. Глубокие долы, острые высокие ребра, пробитые множеством отверстий – на просвет шпага выглядела чуть ли не прозрачной. Защитные кольца и дуги эфеса сияли мастерским золочением. Впервые Диего Пераль, вечно стесненный в средствах, видел бриллиантовую огранку эфеса – мельчайшие бусины из стали, напаянные по рукояти, были отполированы до умопомрачительного блеска.
У крестовины разевал клюв охотничий сокол. Грозился сорваться в полет, просвистеть сквозь лабиринт изысканной гарды, цапнуть пальцы хозяина.
– Ортуно де Менчака…
– Что?
– Клеймо семьи Менчака. Их сокол, как правило, сидит с закрытым клювом. Только сеньор Ортуно нарушал традицию…
– Это дорогое оружие?
– Этой шпаге нет цены.
Диего вспомнил, что говорит с внучкой банкира, и уточнил:
– Сеньор Ортуно не работает для случайных клиентов. Вернее, не работал. Он умер больше четверти века тому назад. Дело даже не в имени мастера. Это шпага…
Да, согласилась память. Помнишь? Финал юбилейной постановки «Колесниц судьбы». Скоро ты познакомишься с Карни, и жизнь пойдет под откос: воистину колесницы судьбы. Актеры на авансцене, зал вскипает девятым валом. Овации, крики «Браво! Виват!..» Баритон Короля: «Досмотрим же спектакль до конца!» Из кресла встает маркиз де Кастельбро, шагает к барьеру, обтянутому пурпурной тканью, сдвигает ладони – раз, другой, третий. «Маэстро,» – произносит маркиз в мертвой тишине. На боку гранда Эскалоны – шпага. Бриллиантовая огранка эфеса, золочение гарды. Во тьме ножен, вцепившись когтями в сталь, дремлет охотничий сокол – клеймо великого нарушителя традиций Ортуно де Менчака.
– Это шпага покойного маркиза де Кастельбро. После смерти маркиза она перешла к его сыну, наследнику титула.
– А наследник подарил ее Антону Пшедерецкому?
Я в тупике, понял Диего. Рассказать Джессике о двух ипостасях одного человека? Чужая тайна, я не имею права. Проклятье, я не умею врать! Попадусь, проговорюсь…
– Наверное, – уклончиво ответил маэстро.
– Продал, – с уверенностью заявила Джессика. К счастью Диего, она сломя голову кинулась выстраивать разумную версию, свято веря своему жизненному опыту. – Вероятность шестьдесят семь и три десятых процента. Наследники бедней церковной мыши. Я знаю, мне дедушка говорил. Про мышь я ему подсказала, я в книжке читала. У вас как мыши, в Эскалоне? По церквям?
– Бедные.
– Вот-вот! Дедушке понравилось, он любит, когда художественно… Наследнички! Титулов куча, гонору хоть отбавляй, а в кармане ветер свищет…
Диего кивнул. Шея заржавела, но он справился.