– Значит, шпага де Кастельбро? Ну да, конечно, вы ее не взяли бы… Фамильные счеты? Маркиз и ваш отец? Я в курсе, что «Колесницы судьбы» автобиографичны. Как я вам завидую! Дуэли, ссоры, вражда семей…
Палки, мысленно добавил Диего. Запретная любовь. Облава. Побег на рывок. Могила на Хиззаце. Призрак в космосе. Не надо, девочка, не завидуй.
– Даже у Пшедерецкого? Не взяли бы, да?
– Нет.
Взял бы, молча добавил маэстро. Теперь взял бы.
– Хотите, – Джессика присела на край кровати, глядя на него снизу вверх, – я отдам шпагу вам? Вот прямо сейчас возьму и отдам?
– Нет.
– А если я скажу, что мне нисколечко не жалко?
– Нет, не возьму.
– Тогда объясните: зачем он подарил ее мне?
– Не знаю.
Знаю, дитя, вздохнул Диего. Твой прилет в роли спасительницы – он потряс дона Фернана много больше, чем Пшедерецкого. Ты не различаешь их, гранда Эскалоны и чемпиона Ойкумены, но ты произвела впечатление на обоих. Уверен, дон Фернан никогда не дрался этой шпагой. В лучшем случае, обнажал клинок, запершись в покоях, любовался полированной сталью и думал, как он ненавидит своего отца. В тебе, дитя, он увидел подобие себя самого, единого в двух лицах. Страсти варвара и логика гематрийки – вы похожи, но тебе ни к чему знать об этом. Твои противоположности уживаются в общежитии рассудка, они даже сотрудничают, помогают друг другу, а значит, это дарит надежду дону Фернану и Антону Пшедерецкому на разрешение их персонального конфликта. Ты – надежда, Джессика Штильнер, и шпага теперь твоя, потому что он захочет вернуться к тебе и шпаге.
– Он улетел? – напрямик спросил Диего.
– Да. Он был какой-то странный. Мне казалось, что я не узнаю́ его. Называл меня сеньоритой, заявил, что восхищается моей самоотверженностью… Вам известно, что он ненавидит своего отца? То есть раньше ненавидел. Зачем он признался в этом? Ему надо к психиатру…
Диего пожал плечами.
– Сказал, что все меняется, – Джессика чуть не плакала. – А я сказала, что была влюблена в него. По-детски, в четырнадцать лет. Он стоял на верхней ступеньке пьедестала почета, весь в белом, с кубком в руках. Я сидела в персональной ложе, рядом с дедом, и рыдала от любви. Дура, правда? Хотела познакомиться, но стеснялась. А он сказал, что я не дура. Что надо было познакомиться. И попросил об одолжении: вот…
– Что это?
– Кристалл с записью. Это вам от него.
– Как читать запись?
– Вставьте в уником. Нет, не сюда. Давайте, я все сделаю…
Тридцать секунд, и в голосфере ударил пушечный залп.
V
Пороховой дым стелется по холмам. Воняет гарью, лошадиным навозом, мужским по́том. Запись не передает запахов, но для того, кто двенадцать лет тянул солдатскую лямку, эта вонь – старый приятель, извечный спутник войны. В седых облаках мелькают синие мундиры. Смочив банники в баклагах с разбавленным уксусом, артиллеристы спешат к орудиям.