Вот так же маялся он, когда задумал уйти из института...
Но сейчас это было больнее и круче.
До одури читал Есенина, и хотелось плакать от бессмыслицы жизни, но слез не было. То новые, грандиозные планы рождались в голове, чтобы мелькнуть миражом, поманить, оставив горький дым, как на пожарище.
Без конца слушал Вертинского, казалось, давно забытого, все чаще вспоминал случайную встречу на улице с Ленчиком и открывал форточки, потому что по всей квартире пахло баней...
Наконец решился.
Он стоял перед знакомой дверью и чувствовал, как на щеке ноют порезы от быстрого бритья, и боялся только одного - что ее не окажется здесь, что она уже переехала.
... Потом они до глубокой ночи сидели на кухне, и было слышно, как по комнатам на цыпочках проскальзывают девчонки. Они были все те же, из биохимической лаборатории, и халат на Ленчике был такой же, как в последний раз, когда он ушел, чтобы не возвращаться, и только в лице ее появилась какая-то не сходящая усталость да глаза смотрели осторожно.
Говорили мало. Он вспоминал то плюшевого медвеля, которого подарил ей, то первый неловкий поцелуй.
Ленчик старалась улыбаться.
Она принесла альбом и стала показывать ему своего сына, неловко переворачивая свадебные фотографии, где так же фальшиво улыбалась. Почему она их не выкинула, подумал он, и вдруг заговорил быстро, лихорадочно:
- Дай мне полгода, еще полгода, всего полгода. Так надо, пойми. Конечно, я знаю, что мне никогда не вернуться к себе прежнему, да и ты стала другая, и неизвестно, какими мы будем через полгода. Может, мне не следовало приходить сейчас и вселять надежду, но боязнь потерять тебя снова - заставила. Да-да, я боюсь тебя потерять. С того нелепого дня я не искал встреч с тобой, но почему-то наша случайная встреча состоялась так поздно - или как раз не поздно, а вовремя, неделей раньше я бы просто тебя не заметил, мне было не до тебя... Три года вычеркнуты, и хотя обидно, есть маленькое утешение, что потерянные дни были испытанием на волю, на способность выжить. Бросился с крутого берега и поплыл не оглядываясь, наслаждаясь новыми впечатлениями, риском, поплыл с верой, что достанет сил одолеть любую стремнину, а потом сидеть на обетованном берегу и плевать в мутную воду... Плыл, плыл, выматывая нервы, и вдруг приподнял голову, посмотрел в сторону и понял, что движения не было, так, сплошная иллюзия. Все те же две березы над обрывом, кособокая скамейка и девушка, похожая на ту, которая умоляла вернуться... Полгода, всего полгода... И чтобы эти полгода не растянулись на десятилетие, прошу тебя, будь рядом... Ты спросишь, почему мне так нужны полгода? Да потому что, хотя мои теоретические построения рассыпались, я кое-чему научился, и грех не воспользоваться этим трамплином. Гусенице, чтобы превратиться в бабочку, нужен срок, и пусть ей тошно и тесно в коконе, но она терпеливо ждет, чтобы познать опьянение полетом... Я вырвусь из собственноручно состряпанного кокона через полгода... Только верь мне, верь в меня, прошу тебя, верь...