— Нет, не можешь. Ты индийский ниггер, и твои руки не коснутся тела арийца… даже мертвого француза.
Я стиснул зубы. Но не пошевелился. Не бросился к рюкзаку, в восьми футах от меня, за жалкой, незаряженной ракетницей. Не опустил руки. Мне очень хотелось жить, даже несколько лишних минут.
— Я наблюдал в бинокль, как вы достали фотографии, — сказал немец. — Пять конвертов. Не нужно считать меня дураком.
— Герр Зигль, — прохрипел я. — Можно сплюнуть?
— Что? — Он направил «люгер» мне в лицо.
— Кровь, герр Зигль. Я болен. Можно выплюнуть кровь изо рта, пока меня не вырвало?
Немец не ответил. Я отвернулся и выплюнул кровавый ком, собиравшийся в моем истерзанном горле, — следя за тем, чтобы ветер не отнес его на Зигля или кого-то еще.
— Спасибо, — поблагодарил я. «Спасибо, Что не пристрелили меня, сэр». Унизительно.
— Неважные дела, герр Перри, — сказал Зигль и снова рассмеялся. — Возможно, у вас легочная эмболия. — Он взмахнул пистолетом. — Все раздеваются, догола. Бросайте одежду у своих ног и отходите. И никакого геройства — или все умрете.
— Я первая, — сказала Реджи и шагнула вперед.
За несколько секунд она скинула рюкзак и поставила подальше от себя, сняла анорак, пуховик Финча и подбитые пухом брюки и прижала все это ногой к земле; ветер бил ей в спину. Еще пятнадцать секунд, и на ней осталась только шерстяная блузка поверх, как мне показалось, шелкового белья. Зигль с усмешкой смотрел на нее, но краем глаза следил за всеми; «люгер» в его руке не дрогнул. Если Реджи хотела отвлечь Зигля и дать мне или Дикону шанс броситься на него, ее план не сработал. Расстояние было слишком велико, чтобы преодолеть его, не получив пулю. Мы не заслоняли друг друга от выстрела, и Зигль держал всех нас на мушке своего уродливого пистолета.
Реджи сняла блузку и быстрым движением ботинка запихнула под растущую груду одежды, чтобы ее не унесло ветром. Потом избавилась от нескольких слоев льна и шелка под блузкой. Теперь она осталась в шерстяных брюках и в лифчике. Потом завела руки за спину, чтобы расстегнуть застежку.
Мне хотелось заплакать. Ее нежное тело окоченеет через несколько минут или даже секунд. Жан-Клод шевелился на заснеженной скале; из него по-прежнему текла кровь.
— Мне жаль, леди Бромли-Монфор, — рассмеялся Бруно Зигль, — но мне уже приходилось видеть сиськи английских женщин. Sogar einen englischen Madchens Titten! Большие. Но когда вы разденетесь, я убью вас последней… а может, оставлю моим парням, чтобы они посмотрели на вас и позабавились с вами, пока вы еще живы. — Его лицо вдруг превратилось в звериную маску, и он зарычал: —