— Да. Упираясь левым ботинком в эту часть вертикальной трещины, которая только что порвала верх моей теннисной туфли.
— Длины моих ног не хватит, чтобы достать до трещины, вися на твоем ледорубе. — Голос Жан-Клода все так же бесстрастен. Этот подъем уже отнял у нас почти все силы. В глубине души я понимаю, что Же-Ка предпочел бы свободное восхождение на непреодолимый нависающий выступ, а не помощь мне в попытке добраться до проклятого карниза с трубкой.
— Вытяни одну ногу, — говорю я и протягиваю ему конец второй 50-футовой бухты веревки, которую втащил на скалу. Жан-Клод лучше меня вяжет узлы.
Теперь мы готовы и привязаны к новой веревке. Длина привязи между нами 80 футов. Именно столько нужно для той голой скалы, которую я собираюсь преодолеть — 60 футов до карниза и еще запас для вертикального перемещения, — но это означает, что Же-Ка остановит меня только после 80-футового падения. Я смотрю на его позу. Он вытянул левую ногу, но висит почти горизонтально; одна нога упирается в край щели чуть выше того места, где была моя, левая ладонь сжимает ледоруб, а правое предплечье (на него приходится почти весь вес тела) упирается в трехдюймовый выступ, который Жан-Клод нашел ниже трещины.
Я вспоминаю картину, которую он нарисовал: если я сорвусь, то выдерну его с ненадежной позиции, как пробку из бутылки — а в данном случае и того хуже: он вылетит, подобно пробке из шампанского.
Но если я собираюсь страховать его, когда доберусь до карниза, то мы должны быть связаны. Мне кажется, будь я на месте Жан-Клода, в свободную правую руку я бы взял раскрытый нож, чтобы в случае моего падения перерезать веревку раньше, чем она натянется. Возможно, он так и сделал — его правую руку заслоняет от меня скала.
— О'кей, — говорю я. — Была не была.
Обычно Дикону и Жан-Клоду нравятся мои американизмы, но на этот раз я стараюсь зря: Дикон, похоже, дремлет в 250 футах под нами, прислонившись спиной к теплой скале и надвинув на глаза фетровую шляпу, а Жан-Клод не в том настроении, чтобы реагировать на мой жаргон.
Я перемещаюсь с трещины на гладкую, почти вертикальную поверхность скалы. Потом сползаю вниз, но всего на один или два фута, прежде чем сила трения останавливает меня. Всем телом — рубашкой, лицом, животом, бедрами и изо всех сил напряженными лодыжками — я прижимаюсь к скале, чтобы усилить трение, которое по большей части обеспечивается носками теннисных туфель, согнутых почти под прямым углом к остальной части туфель и ступням. Ощущение не очень приятное, но все же лучше, чем падать 250 футов.