У входа же в квартиру Хуаниты была узкая лестничная площадка. Приложив ухо к двери, Хуанита спросила:
— Кто там?
Ответа не последовало, только снова постучали — негромко, но настойчиво.
Убедившись в том, что дверная цепочка на месте, Хуанита отперла дверь и приоткрыла её на несколько дюймов. Сначала из-за тусклого освещения она не смогла ничего разглядеть, затем в проеме появилось лицо, и голос произнес:
— Хуанита, можно с вами поговорить? Мне очень нужно — пожалуйста! Разрешите мне войти!
Она была поражена. Майлз Истин. Но голос и лицо не принадлежали Истину, которого она знала. Человек, которого она теперь смогла разглядеть, был бледный и тощий, голос его звучал неуверенно, умоляюще.
Она не открывала, раздумывая.
— Я считала, что вы в тюрьме.
— Я вышел. Сегодня. — И добавил: — Меня выпустили на поруки.
— Почему вы пришли сюда?
— Я вспомнил, где вы живете.
Она покачала головой, не снимая цепочки:
— Я не об этом спросила. Почему вы пришли ко мне?
— Потому что все эти месяцы, все время в заключении, я думал о том, чтобы увидеть вас, поговорить с вами, объяснить…
— Ничего не надо объяснять.
— Нет, надо! Хуанита, я умоляю вас. Не прогоняйте меня! Пожалуйста!
Из-за спины раздался звонкий голосок Эстелы:
— Мамочка, кто это?
— Хуанита, — сказал Майлз Истин, — вам нечего бояться — ни вам, ни вашей малышке. У меня ничего нет с собой, кроме этого. — В руках у него был небольшой побитый чемоданчик. — Это просто вещи, которые мне вернули, когда я выходил.
— Ну… — Хуанита колебалась.
Несмотря на опасения, она сгорала от любопытства. Зачем Майлзу понадобилось её видеть? Она не была уверена, что не пожалеет об этом, но все же приоткрыла дверь и сняла цепочку.
— Спасибо. — Он вошел неуверенно, словно боялся, что Хуанита может передумать.
— Здравствуй, — сказала Эстела, — ты мамин друг?
Истин немного замялся, затем сказал:
— Я был им, но не всегда. А жаль.
Маленькая темнокудрая девчушка рассматривала его.
— А как тебя зовут?
— Майлз.
Эстела хихикнула:
— Какой ты худой.
— Да, я знаю.
Теперь, при ярком свете, Хуанита ещё больше поразилась изменениям, происшедшим в Майлзе. За восемь месяцев он так похудел, что щеки ввалились, а шея и тело стали совсем тощими. Мятый костюм болтался на нем, будто был на два размера велик. Он выглядел усталым и слабым.
— Можно я сяду?
— Да. — Она указала на плетеное кресло, хотя сама по-прежнему стояла напротив него. И с совсем уж нелогичным упреком заметила: — Плохо вы ели в тюрьме.
Он покачал головой, впервые слегка улыбнувшись.
— Да уж, еда там не для гурманов. Мне кажется, это заметно.