— Я, — ответил Алекс. — Достаточно серьезно для того, чтобы хотеть на тебе жениться.
— Ну так давай сами все и устроим. Чего мне совсем не нужно, милый, так это официального свидетельства о браке — через мои руки прошло столько официальных бумаг, что я успела потерять к ним интерес. Я буду счастлива жить с тобой и любить тебя. Но я не хочу брать грех на душу и твою совесть тоже не хочу отягощать — мы не можем столкнуть Селию в пропасть полного безумия.
— Знаю, знаю. Ты говоришь вполне разумно, — произнес он не слишком уверенно.
— Я счастлива тем, что есть между нами, — никогда в жизни мне не было так хорошо.
Алекс вздохнул и скоро уснул.
Убедившись, что он крепко спит, Марго оделась, тихонько его поцеловала и ушла.
В отличие от Алекса Вандерворта Роско Хейворду предстояло провести одному всю ночь.
Хейворд был дома — в своем огромном, трехэтажном особняке в окрестностях Шейкер-Хайтса. Он сидел за обтянутым кожей столом с разложенными на нем бумагами в небольшом, скромно обставленном кабинете.
Его жена Беатрис поднялась к себе почти два часа назад и заперла на ключ дверь своей спальни — она проделывала это вот уже двенадцать лет, с тех пор как с обоюдного согласия они стали спать врозь.
В общем-то Хейворд был здесь ни при чем, то была воля Беатрис. Даже в первые годы супружества она ясно давала понять, что умом отвергает эту мерзкую потребность плоти. Подразумевалось, что рано или поздно разум одержит верх над низменной природой, и в конце концов это произошло.
Порой Хейворду казалось, что их единственный сын Элмер унаследовал материнское отношение к способу, которым был зачат и рожден, как к оскорбительному, недозволенному посягательству на таинство тела. Элмеру было без малого тридцать, он имел диплом бухгалтера и презирал почти все на свете — он шествовал по жизни, зажав пальцами обе ноздри, чтобы не чувствовать житейского смрада. Иногда даже Хейворд считал, что Элмер перебарщивает.
Что же до самого Хейворда, то он безропотно принял отказ в супружеском ложе — к тому времени стремление к карьере, вытеснившее остальные желания, стало основной движущей силой его жизни. И подобно затухающему мотору, его сексуальная энергия постепенно сошла на нет. Случались редкие, слабые всплески, когда он с грустью вспоминал о той стороне бытия, над которой для него так рано опустился занавес.
Однако во всех прочих отношениях Беатрис его вполне устраивала. Семья, где она родилась, принадлежала к бостонскому высшему обществу, и Беатрис, как положено, стали «вывозить» в свет в качестве дебютантки. На одном из балов, куда Роско явился во фраке и в белых перчатках, их официально представили друг другу. Затем они стали встречаться в сопровождении пожилых дам и через два года — ровно столько, сколько приличествовало после помолвки, — поженились. На свадьбу, о которой Хейворд до сих пор вспоминал с гордостью, пожаловал весь цвет бостонского общества.