Каждый сам себе дурак (Туровский) - страница 14

Ночью довольно тихо. Ночью на улицах почти нет «чужих». Ночью всегда можно поймать крупные неприятности, а может, даже и приключения. Но однозначно, все, кто попадаются тебе, уже не скучны.

Иногда мне навстречу появлялись редкие персонажи ночи. Им давно ничего не надо, они давно залили себе внутрь различного пойла. По крайней мере они разбавили им свою тупость. Отдали дань Дионису, Рабле и сорока градусам Менделеева. Хотя и Менделеев тоже плохо кончил.

Западный Город стал враждебным и чужим. Просто. Без причин. Мне никто не нужен. Я никому не нужен. А что? Пускай. Это даже очень замечательно. Меня как будто здесь и не было. И все же я существовал. И все же я прозябал. И все же было очень грустно. Меланхоличные такие депресснячки накрыли.

Я шел мимо фасадов, деревьев, фонарей. Рекламных вывесок и плакатов. Какие-то яркие надписи зазывали меня.

Куда? Зачем? Почему? Все было фальшиво.

Обрывки зданий, куски дорог. Парки. Скверы. Площади. По крайней мере я был жив. А множество намного более умных людей вполне беспричинно умирало. Именно в этот момент. И потом. И всегда. Ничего не изменится. Пройдут миллионы лет одиночества, а будет только туман. Никогда ничто не закончится. Никогда никто не будет удовлетворен.

В тревожном свете луны и фонарей я видел знакомые лица. Они плыли мимо меня, меня не замечая. Они были знакомыми и одновременно совершенно неузнаваемыми.

Сначала вижу двух знакомых ребяток на «бэмке». Они мимо проскочили. Этих я знаю, они пребывают в творческом поиске пьяных тинок, возвращающихся поздно из кабаков. Церемонии неуместны, процедура отточена. Если девки не согласятся ехать на великолепный праздник сами, то один пес, пожалуй, все равно получат в торец и неизбежно поедут наслаждаться прелестями природы и Морем за Городом.

Как нас залечивают плотно отовсюду, мы все воняем и разлагаемся, время убивает нас ежесекундно, и надо отчетливо поторапливаться. Пока не поздно, надо реально действовать, бежать и кричать. Никогда не самоуспокаиваться. Пока, злорадствуя, тебя в дощечки не упаковали.

Затем увидел пожилого соседа. Я его знаю. Он существует в моем же доме. Он возвращается от своей еще более пожилой любовницы. Устав жить, он медленно бредит. Ему уже все параллельно. Сейчас он доковыляет, включит торшер, посмотрит в стену, застонет и выругается. Чуть позже он заснет и когда-то, спустя сто двадцать шесть дней не проснется. А пока завтра ему на работу. На свои десять штук в месяц он может нажраться только дешевой водкой. Ворвется тоска, он закатит глаза, изображение в зеркале остановится. И все-таки он чего-то ждет.