Во мне всё закипело, и тело стало нагреваться.
— Никогда не смейте разговаривать с моей матерью в таком тоне, — предупредила я.
Северин посмотрел на меня свысока.
— Будь осторожна, Джасинда. Ты должна поблагодарить Кассиана за то, что прощена. А ведь я хотел увидеть твое наказание...
Он снова посмотрел на маму и продолжил:
— …И ваше изгнание.
— Мне не нужны ваши одолжения, — зарычала я, не в состоянии умело парировать его слова.
— Джасинда... — начала мама, понизив голос и взяв меня за руку холодными пальцами.
Черты лица Северина окаменели.
— Проявляй ко мне уважение. Я лидер стаи! Ты ходишь по тонкому льду, Джасинда. Я ожидаю от тебя идеального поведения сейчас... — его голос замер в преднамеренной скрытой угрозе. Я поняла: чуть что — и он с радостью отрежет мне крылья.
Я отказывалась показывать, что он воздействует на меня, посылая струи страха по венам, из-за чего моя кожа натянулась, жар задрожал под плотью, будто свернувшийся змей, ища освобождения.
— От неё не будет никаких проблем, — сказала мама голосом, который я никогда не слышала. С душераздирающей болью...
Рот Северина расплылся в самодовольной улыбке.
— Может быть, на этот раз у тебя получится удержать её в узде, — сказал он, и, кивнув на прощание, вышел.
И я наконец поняла, что теперь в этом доме не чувствовала себя комфортно и безопасно. Он просто перестал быть нашим. И Северин отдавал приказы здесь, будто так и должно было быть. Он думал, что имел право запугивать нас.
Впервые я спросила себя — всегда ли это было в стае, или она просто теперь стала такой?
Мгновение мы стояли в тишине, затем мама, обессиленная, села на кровать, что сильно меня взволновало. Прошло много времени, с тех пор как она в последний раз превращалась, и она начинала ощущать свой возраст.
Мама взяла в руки плюшевого медведя, которого папа подарил мне на седьмой день рождения. Я забыла забрать его, когда мы в спешке уезжали, но сейчас радовалась, что оставила его здесь. Радовалась, что хоть что-то знакомое и любимое ждало меня дома.
Мама издала приглушенный вздох, такой отчаянный. Ее плечи поникли. Она что... сдавалась?
Наконец мама заговорила, ее голос был пустым, как и глаза.
— Я хочу, чтобы ты была в безопасности, Джасинда. Я не хочу тебе навредить.
— Я знаю, — кивнула я.
— Но сейчас мне кажется, что я единственная, кто причинил тебе столько страданий.
Я отчаянно покачала головой: мне была не по душе эта новая, побежденная версия мамы. Она стала кем-то, кого я больше не узнавала. Не хотела узнать. Все вокруг менялось, и мне нужно было, чтобы она оставалась прежней.