Чешские юмористические повести. Первая половина XX века (Гашек, Полачек) - страница 236

Однажды я присутствовала при такой сцене.

Индржих сидит на полу, на расстеленном покрывале. Возле него ярко раскрашенный деревянный конь на колесиках. Увлеченный картинами, которые рисует его детское воображение, Индржих не замечает меня и бормочет:

— Гей, гей, гоп-гоп!

Бабушка, сидя в кресле, с ласковой улыбкой наблюдает за игрой сыночка.

— Скажи-ка, Индржишек,— лепечет она,— как делают часики?

— Тик-так,— послушно отвечает большой ребенок.

— А как делает коровушка?

— Муууу…

— А кого ты больше всех любишь?

— Мамочку.

Старушка наклоняется и пылко его целует.

Я сама еще была ребенком, но при виде этой гротескной сцены мне стало страшно. Я поняла, что мой папенька слабоумный, а его дряхлая матушка, разум которой тоже помутился, этого не замечает. Бабушка пригласила меня поиграть с Индржихом.

— Приглядывай за ним,— велела она.— Он маленький, а ты уже большая и умная.

Никогда не ощущала я так остро своего сиротства и одиночества, как в обществе этих странных детей.

Снова в нашем доме произошли перемены. Примирившись с тем, что ее ребячливый супруг совсем впал в детство, матушка взяла квартиранта.

Вижу его как сейчас. Это молодой человек лет двадцати с небольшим, коренастый и коротконогий. Он прислуживал в здешнем трактире «На лужайке». Его прыщеватое обветренное лицо было довольно-таки неказисто, а маленькие глазки свирепо глядели из-под низкого лба. Волосы у него были жесткие, как та щетка, которой он чистил приезжим обувь, голос сиплый, похожий на скрип ржавого насоса.

Поначалу он был тих и усерден. Куда хочешь сбегает, что надо передаст, всегда-то он при деле, всегда в хлопотах, вечно старается что-то починить, исправить. Матушку называл «ваша милость», меня — «барышня». Даже к двойняшкам относился с почтением и именовал «молодыми господами».

Матушка освободила для него каморку на чердаке. Там было полно старой рухляди, тряпья и пропыленной паутины. Он переселился сюда со всем имуществом, состоявшим из двух курительных трубок, резного ящичка для табака, керосиновой лампы да связки тоненьких выпусков какого-то бульварного романа. Одновременно с ним в каморке поселились тараканы и кислый запах пивных ополосков. До поздней ночи светилась в чердачном окошке керосиновая лампа, свидетельствуя о том, что душа нашего постояльца принадлежит сейчас графу Манфреду, который ведет борьбу с мерзким графом Уголино за обладание сердцем и состоянием его добродетельной воспитанницы Альбины. Вместе с графом Манфредом вскакивал он на верного коня, вместе с ним противился чарам прекрасной интриганки княжны Вальпургии. Рано утром Мартин вставал и затемно бежал в трактир «На лужайке», в то время как его сердце все еще обмирало в тревоге за судьбу невинной Альбины, которую он оставил в лапах грабителей.