— Ну,— восклицала она,— меня-то никто не обесчестит! Я сумею отбиться и от пятерых солдат!
Семьи жили в постоянной заботе о пропитании, ибо продовольствие исчезало с базарных прилавков. Настала ужасная дороговизна. Старики, помнившие еще наполеоновские войны, пророчили мор и голод. Люди, предрекали они, будут есть лебеду и хлеб пополам с соломой.
Мы молились за победу оружия нашего доброго монарха >{68} и желали поражения извечным врагам народа нашего — свирепым пруссакам. Женщины ночи напролет щипали корпию для раненых воинов.
Увы, бог не внял нашим молитвам. Кровавое сражение у Градца Кралове >{69} решило исход войны. Прусское войско вступило в Прагу, и вскоре пришло известие о перемирии.
За все время, что шла война, я ни разу даже краешком глаза не увидела своего милого Рудольфа. Он был занят преследованием дезертиров, которые бежали из своих полков и скрывались в лесах. Очень я по нем тосковала и потому обрадовалась, услыхавши о заключении мира.
Наконец однажды он постучался в нашу дверь. Вошел — утомленный, исхудавший. Забыв про девичий стыд, я бросилась ему на шею.
— Теперь,— шептала я,— теперь, мой дорогой, никто нас не разлучит. Я твоя навеки.
Рудольф показался мне рассеянным и осведомился, дома ли моя родительница.
Когда вошла матушка Ангелика, он радостно шагнул ей навстречу и сжал обе руки. Как он был внимателен, мой Рудольф! Мне, правда, почудилось, будто матушка задержала его руки в своих несколько дольше, чем это было необходимо.
— Очень рада,— проговорила она,— что вижу вас в добром здравии и что вы без особого урона пережили эту ужасную войну. Вы, наверное, видели мертвых и раненых? Стояли под градом пуль? Добыли неприятельское знамя?
Рудольф скромно ответил, что в битве не участвовал, ибо был облечен важными полномочиями в тылу. Впрочем, и эта служба была неимоверно тяжела, а подчас сопряжена с опасностями, поскольку множество дезертиров бежало, прихватив огнестрельное оружие.
— Надеюсь,— сказала матушка, приветливо улыбаясь жандарму,— вечером вы придете к нам и поведаете о своих злоключениях.
Провожая жандарма за дверь, она не переставала щебетать, так что даже не дала ему возможности со мной проститься.
Я осталась одна, и странное подозрение зародилось в моей душе.
Нашу семью подстерегал новый удар. Тяжело заболел папенька Индржих. Доктор, которого мы призвали на помощь, нашел у него скарлатину. В ответ на мои тревожные вопросы он лишь пожимал плечами.
— Скарлатина в таком почтенном возрасте,— объяснил он,— очень опасна.
Всю ночь я не отходила от дорогого Индржиха, который метался в бреду. Ему чудилось, будто он играет с мальчишками и те его обижают. Он звал на помощь Людвика. Я прикладывала к его лбу холодные компрессы и подносила в ложечке лекарство. Но ничто не помогало. Силы его быстро таяли. К рассвету нашего Индржиха уже не было в живых. Он лежал на постели с детской улыбкой на бескровных губах…