То, чего наши «освободители» так и не смогли побороть, так это дисциплину и дух товарищества. Готовность помочь у солдат всех званий была невероятной. Если бы было не так, то произошла бы катастрофа, которую невозможно описать.
Я не могу точно сказать, как долго я был в лагере в Ремангене, примерно две или четыре недели. Какие-то незнакомые мне товарищи отнесли меня в колонну, которую грузили в грузовики. Когда грузовик наполнялся, он ехал к вокзалу. Там нас перегружали в товарные вагоны. Поезда, которые там составляли, ехали в Аттиши [Пикардия] во Францию. Мои впечатления от этих транспортов совпадают с впечатлениями других товарищей: угнетающие для нас и позорные для американцев. О пребывании в Аттиши я не буду говорить много. Если я расскажу все, это взорвет рамки моего повествования. В лагере было около 100000 немецких военнопленных. Внутри большого лагеря были маленькие лагеря, на 1000–5000 человек. Офицеров отделили от остальных солдат и разделили на так называемые «сотни». «Командирами» этих сотен были бывшие солдаты Вермахта, осужденные трибуналами за какие-либо преступления и «освобожденные» американцами из тюрем. То, что там происходило, легко себе представить.
Еду мы получали по следующей норме: на 100 человек две буханки хлеба в день, примерно по одному килограмму каждая. Говоря по-другому, в день человек получал кусочек хлеба размером с кусочек сахара!
Вода была в бочке, которую наполняли из автомобильной цистерны. У многих товарищей не было ни котелка, ни кружки, и это вызывало большие проблемы. Позже нам начали давать немного фасоли, немного больше хлеба и очень крепкий кофе, который привозили в корытах. Кофейную жижу, которой в корытах было от 6 до 8 сантиметров, некоторые товарищи сушили и курили. Через некоторое время в палатке обустроили церковь, и начались службы. Эта палатка была практически всегда пуста. Но потом, когда объявили, что после службы участвовавшим будут выдавать по два кекса, там всегда было много народа. Также было запрещено собираться в количестве больше трех человек.
Конечно, среди многих офицеров мы искали знакомых. Абсолютно неожиданно я встретил последнего командира остатков нашей дивизии в Рурском котле, подполковника Бокхофа, которому меня с моими танками несколько раз подчиняли во время боев в Айфеле. Я очень обрадовался, потому что подполковник Бокхоф, командир 11-го панцергренадерского полка нашей дивизии и кавалер Рыцарского креста, был известный и любимый офицер. Сразу во время приветствия он мне сообщил, что еще до того, как бои в районе Изерлон закончились, он от высшего штаба, находящегося за пределами котла, персонально получил телефонное сообщение, что я награжден Рыцарским крестом Железного креста. От этого моя радость от встречи с ним стала еще больше. Несмотря на мое положение, я был гордым немецким солдатом.