В эпоху готики древние формы были постепенно вытеснены из архитектурного облика Германии. Скорее всего, церковь поддерживала новые строительные формы, в которых господствовала строгость, никак не сочетавшаяся с неканоническими «варварскими» объектами. Однако и в этом случае мы можем обнаружить чудесное свойство символов — их живучесть. Мы можем найти их в ажурных готических орнаментах. Их элементы иногда следуют в таком порядке, который позволяет трактовать их как более или менее явно выраженные символы. Здесь мы вновь можем слышать кровный голос Севера. Но в годы контрреформации было не только прекращено это духовное цветение, но запрещено великое множество обычаев. Наследие предков, пытавшееся проявиться позже, во времена рококо и романтики, было полностью растоптано гуманизмом. Именно об этом нам проповедовал венский исследователь Йозеф Стшиговский. Он заявлял: «Сегодня, наконец-то, пришел час, чтобы осознанно обратить нордические воззрения против религии Средиземноморья». Эта мысль четко и ясно звучит в каждом из его произведений. Указанные нордические воззрения укоренены в мировоззренческих символах, тех «языческих штучках», которым на протяжении веков противилась церковь. И сегодня они продолжают (хотя и не слишком явно) жить в народном искусстве. Можно сослаться на статью из журнала «Германия» (1936, Эремита), в которой сообщалось: «Символ — это извечная противоположность тому, что мы обычно называем догмой! Догма — это искусственным образом навязываемая вопреки желанию форма».
Мы должны обратить свои взгляды на скандинавский Север. Там христианство появилось только после X века. Мы можем найти здесь множество удивительных вещей, в том числе относительную терпимость христианства, что объяснялось особым расовым сознанием. Там народ с доисторического времени был слит воедино со старой верой, а потому не мог расстаться с ней всего лишь за несколько веков. Это позволяет предположить, что у скандинавов осталось больше преданий, обычаев, символов, нежели у немцев, которые расположены южнее. Примечательным является то, насколько христианство было обеспокоено тем, чтобы использовать и «унифицировать» эти символьные сокровища. При изучении Севера Ханфтманн («Деревянные постройки Гессена», 1907) совершенно справедливо отмечает: «Если добрая часть из имевшихся символов была использована в качестве образных средств нового учения, то навязываемые с редкостным упрямством христианские образы так и не были до конца приняты». Теперь надо задаться вопросом: что христианство привнесло со своей стороны в древние символы? По большому счету сугубо христианским символом считается только крест. Надо обратить внимание на статью Марии Фассбиндер «Крест в изобразительном искусстве: от раннего христианства до XIII века». Она исходит с сугубо католической точки зрения, полагая, что «из опасения преследования и осквернения святых таинств христиане использовали в катакомбах символьное искусство». «Они опасались напоминать о распятии Спасителя до тех пор, пока крест, считавшийся позорной казнью для рабов, воспринимался язычниками как нелепость. По большей части крест маскировался в формах, понятных только посвященным. Крест мог быть встроен в одиночный символ якоря, или же в якорь между двумя рыбами (символ Христа), в древо жизни, в посох Моисея, в закругленный трезубец со змеями, Оранту с воздетыми руками, фигуру благословляющего ветхозаветного патриарха Иакова, крестообразные буквы греческого алфавита χ (хи) и τ (тау). В катакомбах Присциллы и Домитиллы, тем не менее, можно найти даже латинский крест».