— Почему бы не сказать мне всю правду? — вдруг спросила Вика напрямик. — Разве я не сделаю все, чтобы помочь тебе?
Пашка даже присел. Банный румянец отлил от его лица куда-то к животу. Он снова изо всех сил стал тереться спасительным полотенцем и натер себе тонуса даже на улыбку — бледную тень той, что сияла когда-то с доски почета.
— Ну что ты, Вик… Ну… Да нет!.. Все вэлл…
Вика отвернулась и пошла прочь. Нет, он никогда не признается! Он все еще считает себя сильным и непобедимым, а ее — той тощенькой девочкой-куколкой, которой она была десять лет назад и которую он заваливал конфетами, цветами и меховыми зверушками. Он ведь до сих пор покупает ей шоколадки, а по пятницам привозит обязательный букет неправдоподобно упругих голландских роз. Он хочет гибнуть один. Какой дурак!
Когда беличье колесо вечерних забот наконец устало скрипнуло и остановилось, когда в доме делалось тихо, сумрачно и спокойно, Вика спросила себя словами Елены Ивановны Рычковой:
— Ты на себя в зеркало глядела?
Да, это стоило увидеть! Из зеркала над умывальником, которое обычно льстило, поскольку свет падал сзади, на Вику смотрело худенькое треугольное личико с тусклыми глазами и плаксиво съехавшим набок ртом. Вот так! Да разве он один гибнет?
Вика от зеркала отвернулась. Она стала еще некрасивее из-за досады на свое безобразие. В сердцах она ударила кулаком по стенке, но от этого ни мир, ни ее отражение в зеркале не стали лучше. Вдруг ее взгляд упал на одно из полотенец, что висели в ванной на крючках. Все полотенца были разноцветными, а это — ослепительно голубоватым. В ряду своих махровых лопоухих собратьев оно несколько напоминало Смоковника среди трепещущих сотрудников креативно-стратегического отдела. В его ломких сугробных складках таилась презрительная властная элегантность. Вика сорвала противное полотенце скрюка, швырнула на лиловые плитки пола и принялась отчаянно топтать. Она сама удивилась до чего приятным оказалось это нехитрое занятие. Всего лишь полотенце, причем с тонкой зелененькой полосочкой по краю (у Смоковника с Гусаровым нигде никаких полосочек видно не было, во всяком случае снаружи). Но ведь тревоги, мучившие Вику, стали потихоньку разжимать свои когти и отпускать ее. Она даже вспомнила, что читала, в одной японской фирме на выходе поставили чучела в виде начальства, и всякий желающий мог их пнуть. Должно быть провокация? Пинать шефа публично, при соглядатаях и глазке телекамеры? Кто пойдет на такую самоубийственную глупость? Вот если б раздавали чучела на руки, для использования дома! Затем Вика вспомнила, как в столе у Анжелики Лалаянц она случайно увидела среди кип методичек, которыми усердно пичкал сотрудников Смоковник, его портрет. Портрет был скопирован на ксероксе с рекламной брошюры “Грунда” и изрядно увеличен. Красавица Анжелика изображению Смоковника яростно выколола глаза, пририсовала большущие кривые рога и черной шариковой ручкой заштриховала через один безупречные, удлиненные зубы его дружелюбной улыбки.