— Да, я проголодалась, — и я говорила истинную правду, так как мой желудок действительно был пуст, отчего он тут же напомнил о себе довольным урчанием. Я покраснела до корней волос, а Александр Сергеевич лишь снисходительно улыбнулся и повёл, видимо, в сторону столовой.
Доктор меня осмотрел и не нашёл никаких видимых осложнений, поэтому, заверив Александра Сергеевича и, как выяснилось позже его жену, Наталью Николаевну в моей полной дееспособности, покинул дом Пушкиных. Оказывается, я была племянницей Натальи Николаевны, Екатерина Андреевна Гончарова*, что соответствовало моим настоящим инициалам. После обеда дом Пушкиных оживился и превратился в прекрасное райское место со множеством детских голосов. Жена поэта три месяца назад, в мае, родила дочь Наталью, которой посвящала все своё свободное время.
— Сашка, Машка, Гришка, Наташка, — услышала я голос Александра Сергеевича, который звал так своих детей, независимо от того, что младшая дочь его никак не сможет понять. Я тоже вышла на голос поэта.
Дети прыгали возле отца, которые с беззаботной улыбкой раздавал леденцы. К нему подошла Наталья Николаевна с младенцем, в крошечные ручки которого поэт вложил палочку с леденцом.
— Китти, возьми, — подал мне леденец Александр Сергеевич.
— Саша, она уже взрослая, хватит её баловать! Пятнадцать лет, уже свататься пора, — давала поучения жена поэта, но Пушкин совершенно пропускал её слова мимо ушей, играясь с детьми. Это занятие ему подходило больше всего: он был беззаботен, весел и добр. Даже морщинки вокруг его рта от улыбки казались приятными, делающие его не старше, а моложе, придавая детскую непоседливость.
— Наталья Николаевна, Машеньке уже пора заниматься, — подошла к нам гувернантка и увела старшую дочь семьи Пушкиных. Все бы замечательно, если бы мать семейства не вспомнила обо мне.
— Екатерина Андреевна, позвольте узнать, почему вы не готовитесь к сегодняшнему вечеру? Салон княжны Вороновой* довольно популярен, надень своё лучшее платье, более всего подходит то, которое нынче подарил тебе батюшка на именины.
— Да, Наталья Николаевна, — произнесла я и немного склонила голову, как это часто показывали в исторических фильмах. Сделать реверанс я не решалась. Жена Александра Сергеевича удивлённо подняла на меня свои глаза, после чего забыв о моем поведении занялась детьми, а я поднялась на второй этаж.
Проходя мимо кабинета поэта, подумала о пламенных рифмах Александра Сергеевича, поэтому руки сами потянулись к дверной ручке. Я зашла и увидела множество книг, бумаги, как исписанной, так и совершенно чистой, перья, чернильницу и пресс-папье. Здесь был особенный запах, искусство и творчество витали в воздухе, заставляя делать все более глубокие вдохи, забывая обо всех мирских трудностях и проблемах. Океан радости нахлынул на меня, и понёс по своим волнам, накрывая с головой. Я аккуратно приблизилась к рабочему столу поэта, взяв слегка дрожащими руками листок бумаги, на котором были некаллиграфическим почерком выведены строки стихотворения, которое я слышала лишь недавно. Русский язык изменился, и я это прекрасно знала, но моё подсознание понимало каждое слово, начиная с «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» и заканчивая «…и не оспаривай глупца». Я аккуратно положила листок бумаги на место, как мне на глаза попалось другое творение А.С. Пушкина. «История Пугачевского бунта» — прочла я название, которое почему-то было зачёркнуто тонкой линией. Я подумала, что это черновой вариант произведения, который не дошёл до наших дней. Протянула руку к книге, которая была похожа на блокнот, только толще раза в четыре, как в комнату вошёл сам хозяин сего произведения. Я резко отдёрнула протянутую руку и, сделав виноватые глаза, посмотрела на Александра Сергеевича.