Говорила Алла Леонидовна убедительно, ярко, тонко и сколько угодно долго. Обращаться к ней с любыми проблемами было не стыдно и очень престижно. Она вывела из депрессии массу именитых горожан с тех пор, как эта грозная болезнь проникла в Россию и докатилась до Нетска.
Самоваров признаков депрессии в себе не находил: жить ему было интересно, любимая Настя его любила, работа шла замечательно. Он согласился на лечение только потому, что накануне позвонил майор Стас Новиков. Майор сообщил: Матвею Степановичу Тверитину в поликлинике работников искусств никто инъекций не назначал. Поэт лечил там лишь мозоли, ячмени и запоры.
— Пшик, — подытожил свои изыскания Стас. — Пшик твои укольчики! Не было ничего! Эксгумация отменяется.
— Но Щепину-то укол сделали, — возразил Самоваров. — В его поликлинике ты был?
— Были ребята. Пшик! Ни одного обращения к врачу с 1989 года.
— Отсутствие бумажек в регистратуре ни о чём ещё не говорит. Сейчас полно частных клиник и народных целителей. Чёрт знает чем только не лечат — иглоукалыванием, гипнозом, пчелиными укусами, мочой крокодильей. Вот бы где поискать!
— Как искать? У них гарантируется анонимность обращения. Никто из свидетелей не показал, что Тверитин или Щепин лечились у частных лиц.
— Тверитин был дедушка неглупый и с амбициями, — напомнил Самоваров. — Здоровьем своим дорожил. Он не стал бы лечиться у плохих врачей, халтурщиков, шарлатанов. Значит, круг сужается…
— Какой круг? Не забывай: официально Тверитин помер естественной смертью. Никаких доказательств обратного нет! Кто меня с твоими воспоминаниями о котах и бакенбардах пустит копаться во врачебных тайнах?
Вопрос был резонный. Поэтому Самоваров решил симулировать депрессию и отправился к знаменитой Кихтяниной. Может, она ему тоже какие-нибудь витаминчики назначит? Можно будет её порасспросить, кто мог врачевать Тверитина, ставить бодрящие уколы. Она информированная.
Алла Леонидовна вошла в кабинет тихими шагами и села в изголовье Самоварова, который начал задрёмывать. Он зашевелился, спустил с кушетки ногу с протезом. Алла Леонидовна остановила его тонкой жилистой рукой:
— Не надо вставать. Я знаю, вам это трудно. Вам удобно здесь? Тогда лежите. Давайте просто поговорим.
Алла Леонидовна Самоварову понравилась. В жизни она была меньше, изящнее и прозрачнее, чем на экране телевизора. Ещё мягче и убедительней была её улыбка. Её серое платье — не докторский халат, нет! — едва уловимо пахло горьким вкрадчивым парфюмом и сигареткой. Хорошо пахло, ей к лицу. Стало неудобно врать такой прелестной женщине про подавленность.