К тому времени тверитинский особняк почти вернул себе семейный статус. Один лишь небольшой бальный зальчик в первом этаже оставался за городским обществом «Знание». Зальчик числился малым лекторием общества. Наверное, высокопоставленной жене писателя ничего не стоило и оттуда вытурить занудных лекторов, но она их не тронула. Нехорошо, когда ответработник помещается по-барски, в личном особняке, в самом центре города. Потому-то жена Матвея Степановича и говорила всегда со скромной улыбкой: «Мы живём в доме, где находится малый лекторий общества «Знание».
После счастливой женитьбы Матвей Тверитин быстро соскучился писать романы и вообще литературу подзабросил. Теперь он долго спал поутру, затем пил редкостный в те времена растворимый ленинградский кофе и шёл в свой кабинет. Кабинет этот был высок и светел. Своей обширностью он соответствовал малому лекторию общества «Знание», расположенному этажом ниже.
На рабочем столе писателя всегда скучно белела стопа писчей бумаги, приготовленная заботливыми руками жены. Тут же стояла одна из трёх пишущих машинок — тёткино наследство. Матвей Степанович машинки никогда не трогал. А вот бумагу по утрам он брал и чертил на ней карандашом «Кох-и-Нор» сначала женские головки, потом ножки, потом нагие фигурки во всё более раздражающих позах. Наконец он комкал нарисованное, метал в нарядную плетёную корзину для бумаг и шёл подкрепиться.
Свои утра Матвей Степанович проводил в атласной пижаме с тончайшими радужными полосками. К пижаме прилагалась феска. Феска имела тяжёлую кисть, которая щекотала ухо и клонила голову набок.
К полудню писатель переодевался в хорошо, на заказ сшитый костюм и отправлялся общаться с друзьями. Он посещал бильярдную, частные дома и театральные капустники. Хотя Матвей Степанович давно ничего не писал, он постоянно был на виду, так как прекрасно играл в шашки, бильярд и нарды — а ещё на гитаре и на пианино. Он пел слабым, хватавшим за душу голосом и быстро сочинял юбилейные куплеты. А ещё он был крепок, широк в плечах. Золотые кудри дыбом стояли над его открытым чистым лбом. В тогдашних кругах нетской творческой интеллигенции все знали, что жене он «изменяет по-чёрному».
У Самоварова никогда не хватало фантазии представить себе измену по-чёрному. Однако уцелевшие очевидцы этих измен говорили, что некрасивая и немолодая супруга свято верила: красота, кудрявость и знаменитость Матвея Степановича дают ему право на любые шалости.
Когда эта мудрая женщина персональной пенсионеркой союзного значения скончалась в первые дни перестройки, Матвей Степанович сам уже не был молод. Но именно тогда пришло к нему второе дыхание. Он принялся ежедневно ругать в местной прессе тоталитарный строй, душивший его творчество и заставлявший работать в стол. Поскольку в столе у Матвея Степановича отродясь ничего не лежало, кроме печенья, он стал говорить, что опасался обыска со стороны КГБ и сжёг всё написанное за долгие годы. В тот же период он сочинил несколько текстов для душевных шансонов, один из которых, «Простите меня, дорогие путаны», до сих пор любят прослушивать в пути таксисты.