— Они музыку тоже сочиняют? — спросил Самоваров.
— Нет, увы. Правда, один рисует потрясающие картинки — крохотные, а в них человечки и всякие существа кишат. И интересно, и безобразно, в духе Босха. Рассуждают дурики тоже занятно. Но непредсказуемы — то им всё внушить можно, и они послушны, как дети, то упрутся в свою дурь, и ничем её не перешибёшь. Странный народ.
— Их измышления — это болезнь, — заметил Самоваров. — А их картинки — не искусство.
— Не скажите! А Ван Гог с Врубелем? А Шуман? Во всяком мало-мальски выдающемся человеке всегда дурь сидит! То ли химия тому причиной, как у меня в Таиланде, то ли травма мозга — нянька уронила. Но что-то этакое сидит обязательно!
— А вам не обидно, что ваш сдвиг кончился? И что нянька не уронила — это было бы надёжнее в смысле вечного вдохновения?
Смирнов улыбнулся:
— Обидно иногда. Но чаще я вполне счастлив и доволен собой. Гениям, то есть дурикам, живётся несладко. Как представлю себе дурдом… Вы тут хорошо рассказывали, что и в больнице может быть счастье, и солнце в тумбочках отражается. Только я как человек здоровый такого счастья больше смерти боюсь. Потому, наверное, что больницу я могу себе вообразить, а вот смерть — нет. Смерть — это просто закрытая дверь с надписью «Посторонним вход воспрещён». И всё.
— И вы хотите, чтоб вас поскорее за эту дверь, сунули, если вы заболеете, — добавил Самоваров.
— Не хочу, не буду! — весело замотал головой Андрей Андреевич. — Вы в меня заронили некоторые сомнения. Хотя из-за двери всегда молчок! А вы — это, наверное, бестактный вопрос? — вы в какой больнице лежали? В городской оперируют неплохо. Но если что-то с печенью, то лучше в шестой, и я бы мог вам оказать содействие, потому что…
— Я был ранен, — пояснил Самоваров.
— То есть как? Ну, вот снова чушь сказал… Я имел в виду, что… Как ранены? Вы в армии были? В горячих точках?
— Нет. Я служил в уголовном розыске.
Самоваров увидел, что от изумления улыбка Андрея Андреевича не погасла, а наоборот, расплылась до сияния и ширины, которые совсем не соответствовали случаю.
Глава 10. Сколько женщин нужно человеку
— Конечно, сходство есть, но видок у тебя тут зверский. Прямо доктор Франкенстайн!
Так отозвался железный майор Стас Новиков о Настиной картине — той, что изображала Самоварова в сумерках. Собственно, это был скорее натюрморт, чем портрет: реставратор мебели блестел острым глазом из большого зеркала в резной раме и держал в руках какую-то деревяшку. Вокруг зеркала Настя красиво расположила старые вещицы, собранные со всей мастерской. Настя так и не вписала в картину ни обещанных крыс, ни разбитой чашки Самоварова, но многое переделала. Самоваров считал, что в переделках виноват «Танец № 5». Теперь свет на Настиной картине стал резче, тени гуще и из синих сделались кроваво-лиловыми. Предметы обрели ехидный и угрожающий вид. Вокруг них волнисто изгибалась разноцветная темнота.