И Хьюберт открыл рот.
— Отец сказал: „Если ты хочешь знать, да, я встречался”, — сказал ужасным ледяным голосом.
— И?
— Спал в своей гардеробной; он никогда этого не делал, разве когда болел. Он ведь обожает мать. День на святки был холодным, и они не разговаривали. Оба выглядели совершенно несчастными. Я вспомнил, как ты спешил, когда брал машину. Не очень-то похоже на тебя, и я решил проверить.
— Глупый старик, — сказал Хьюберт. — Он все выдумал. — И плеснул виски Космо и себе.
— Если он выдумал, — сказал Космо, — значит, ты ее прячешь где-то здесь. Где она? Наверху среди обгоревшего хлама?
— Нет, — покачал головой Хьюберт. — Нет. Она вышла. Сказала, что хочет подумать. — Он лег на спину и закрыл глаза.
— Ты ублюдок, — сказал Космо. — Когда она вернется?
— Не знаю. Обычно она гуляет часами.
— А о чем ей надо подумать? Ты что, обидел ее?
— А почему я должен обидеть ее? — голос Хьюберта стал агрессивным. — Я люблю ее.
— Я люблю ее, — сказал Космо.
— Ну не начинай сначала. О чем нам надо подумать, так это о том, кого она любит.
Песок по линии прилива замерз. Следы Флоры отпечатались на заснеженной норке, когда она прошла к воде. Море лежало перед ней цвета сплава олова и свинца и было плоским.
Хьюберт проснется и найдет ее записку на кухонном столе. Она пойдет покупать продукты, знакомиться с окрестностями и звонить.
Она написала коротко: „Я пошла гулять. Флора“. Он будет ждать ее. Она не написала: „Мне надо подумать, придумать что-то и решить“. Но когда оказалась одна на пляже, поняла, что именно это ей и надо попытаться сделать.
Флора наблюдала за чайками, охотившимися за рыбой, кружившими над морем в утреннем зимнем рассвете, прислушивалась к их одиноким крикам. У кромки воды она закуталась в пальто, подняла воротник и проследила за парой бакланов, низко летевших над водой в сторону горизонта, навстречу розовой заре. Было холодно. Между линией неба и моря плыл корабль, может быть, в Индию.
— Куда мне податься? — громко крикнула она. — Я не могу оставаться здесь.
Бредя вдоль воды, Флора вспоминала последние дни в Пенгапахе. Дни, которые так отличались от бурных недель во Франции и когда, слушая Хьюберта, она чувствовала, что их мысли и эмоции переплетаются, как ночами сплетаются их тела. Когда они приехали сюда, она как бы стояла в стороне, наблюдая за Хьюбертом, открывающим реальность своего наследства. Она смотрела на него, сравнивая действительность с выдумкой. Готовый к разочарованию, он сначала подозрительно осматривался, чтобы в случае чего дать отпор, но постепенно его охватывал восторг, горячность, он увидел, какое это замечательное место, и, очертя голову кинулся в него, подчинился его очарованию.