— Помню.
— Да? Ну, может, и помнишь. Во всяком случае, генерал пригласил его, а Мэбс сделала стойку и вела себя по-дурацки, миссис Лей, конечно, испугалась.
— Почему?
— Опять иностранцы. Лучше пусть канал отделяет ее дочь от иностранцев, и не важны ни деньги, ни титулы.
— О!
— Но ей незачем было волноваться. Феликс не обращал на нее внимания и все время проводил со мной и с Космо на рыбалке. Мне нравится Феликс.
— И мне.
— А почему ты говоришь о Феликсе? Мы играем в сардины. Придвинься, Флора. В этом весь смысл игры.
Флора отпрянула.
— Дурацкая игра. Зачем это? А Феликс не хотел на ней жениться?
— Ну, как ты, наверное, заметила, — нет. Смешной парень Феликс. — Хьюберт притянул ее снова. — Сардины — это такая игра. Кто-то прячется, кто-то ищет, а когда найдут друг друга, все валятся в одну кучу. Она мне больше нравится, чем убийца.
— Убийца?
— Когда играешь в убийцу, все ходят, бродят, пока убийца не схватит кого-то за горло. — Он обхватил руками шею Флоры. — И тогда тот кричит. Да не кричи ты, глупая! — Флора задыхалась. — Я хочу, хочу прикоснуться к ямочкам над ключицами — Флора не дергалась, но ей становилось страшно. — Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю. — Хьюберт отпустил ее шею и снова положил руки на талию.
— Я не боюсь. — Его руки на шее показались ей огромными. Потом Хьюберт сделал такое, чего она никогда не ожидала: задрал платье и положил руки на ягодицы, а средним пальцем провел между половинками.
— Когда я увидел тебя у реки, мне очень хотелось и вот этого, — прошептал он, — ужасно хотелось.
Флора вырывалась.
— Нет, нет, нет, не надо, пожалуйста, не надо, моя мама, мама… — задыхаясь, в слезах, она вспомнила, как смотрела вниз со скалы тогда, в Бретани, и видела, как ее отец вот так же задрал платье матери, та натянула его на голову, легла на песок и раздвинула ноги…
— Эх, бедняжка-малышка. Давай я тебе вытру слезы, — Хьюберт нашарил в кармане носовой платок. — Меньше всего я хочу заставить тебя плакать. Я всегда считал, что твоя мать — это самое большое несчастье. Мэбс и Таши никак не называли ее, кроме как норова, потому что она не покупала тебе даже платьев.
— Да, — проговорила Флора. — Она и есть корова. Я ее ненавижу. Бланко, я не могу тебе это объяснить.
— Тогда не пытайся. — Хьюберт вспомнил Дениса и Виту, поглощенных друг другом, отгородившихся от всех, они совсем не походили на обычных родителей. Он нежно обнимал Флору одной руной, а другой прижимал носовой платок к ее щекам.
Флора прислонилась к нему и прошептала:
— Положи обратно.
— Что?
Она нащупала его руку и вернула ее на свою талию.