В те самые дни Габриэль чувствовал себя прекрасно. До того как безумие полностью овладело его сознанием, прогулки были единственным средством борьбы с ночными кошмарами. Но… как только дали о себе знать первые приступы, стал затворником. Он решил спрятаться ото всех, включая собственную семью, и так продолжалось до тех пор, пока его родственники не приняли решение отправить его в Викеринг-плейс. Неужели Габриэль сам способствовал развитию своей болезни? А ведь такое вполне возможно. Его жизнь рушилась день за днем, а он не предпринял ничего, чтобы хоть как-то исправить положение. Как же он был глуп, что не осознавал этого.
Пенелопа все понимала. И благодаря ее проницательности Габриэль за последние несколько часов ощущал себя куда более живым, чем за все жуткие месяцы мучительного лечения под надзором опытных и уважаемых врачей. Появись эта хрупкая женщина, когда болезнь только начиналась, зашло бы все это так далеко?
Габриэль перевел взгляд на спутницу. Она уверяла, что уже помогла нескольким бывшим солдатам. И у нее не было никаких причин для лжи. Она бы просто не приехала сюда, если бы не знала способа помочь больному. Вероятно, ему следует открыться ей хоть немного и посмотреть, к чему все это приведет.
Он оглянулся, чтобы узнать, насколько близко следует Картер. Надзиратель отставал на несколько ярдов, и до Габриэля едва доносился хруст щебня под его тяжелыми сапогами. Отлично. Возможно, Габриэль и показал свою слабость Пенелопе, но, будь он проклят, если позволит быть тому свидетелем кому-то постороннему.
Вдохновившись перспективой приватного разговора, Габриэль начал:
– В первые несколько месяцев я с огромным трудом засыпал в своей комнате. Я чувствовал себя… – он постарался найти наиболее подходящее слово, – узником. Проводить ночь под открытым небом, созерцая звезды, мне было намного приятнее, чем сверлить взглядом потолок. Все это ассоциировалось у меня со склепом, а не со спальней.
– Хм-м. – Это все, что ответила Пенелопа. Она решила ничего не говорить, предоставив Габриэлю возможность высказаться.
Однако он тоже умолк и только потирал рукой шею, чтобы избавиться от внезапно охватившего напряжения. Все его мышцы словно одеревенели от подобного, казалось, пустякового признания.
– Но маркиз не может просто так взять и поставить палатку даже на самом глухом участке своих земель – непременно пойдут сплетни, – сказал он, надеясь, что на этом разговор закончится. – Поэтому… – Габриэль пожал плечами, словно все, о чем он говорил, совершенно ничего не значило.
– Поэтому ночь за ночью ты страдал, чтобы не пришлось ни перед кем оправдываться.