Вероятно, нравоучения с помощью кулаков его очень возбуждали. Вика никогда не называла секс любовью, как это принято. Когда они занимались сексом, он продолжал над ней изгаляться, выкручивая руки, переворачивая, как куклу с живота на спину, сдавливая шею, грызя зубами грудь и требуя при этом, чтобы она стонала от восторга и кричала, как ей хорошо. Для измученной женщины такая любовь была лишь продолжением битья. Плакать она не смела, на слезы у нее хватало времени после всех удовольствий, когда он хватал жену за волосы и бросал в темную подсобку часа на два, на три. Комнатушка размером с сортир не освещалась, и в ней ничего не хранили. Митя называл ее карцером, так, по сути, оно и было. Сидя на полу и глотая собственные слезы, униженная жена пылала ненавистью, потом успокаивалась и тихо скулила, как брошенный щенок. Порой она даже его оправдывала. Тоже ведь не святоша, иногда получала по заслугам, иногда ни за что. Особым чутьем муженек не отличался. Ревность его не знала границ и доводила до умопомрачения. Признаний он не требовал, бесполезно. Вика скорее умрет, чем сознается в измене, что, впрочем, равноценно, так как он все равно пришибет, если узнает правду, уж лучше пусть остается в неведении, быстрее остынет и, возможно, пожалеет. Правда, подобных случаев она не помнила, но если он ее потреплет по щекам и грубо прижмет к себе, то, можно считать, он ее простил. Появлялась возможность облегченно воздохнуть до следующего приступа ярости.
Сегодня он держал ее в чулане до часу ночи, потом выпустил. Пить одному надоело. Притащил ее на кухню и усадил за стол. Одна бутылка из-под коньяка уже опустела, вторая выпита лишь наполовину. Спиртного в доме хватало, можно магазин открывать. Дмитрий пил много, но, как говорится, ум не пропивал и о делах не забывал. Такого бугая литром спирта с ног не сшибешь, ему цистерну подавай.
Налив жене полстакана, он хмуро сказал:
– Выпей и вытри морду. Всю краску размазала.
Она выпила, пошла в ванную комнату и умылась, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Когда она видела свое отражение, у нее вновь выступали слезы, но уже не от боли и обиды, а от жалости к самой себе. Молодая, красивая женщина, а живет как дворовая сука – с вечным страхом в сердце и боязнью, что ее выбросят на свалку крысам на съедение. Вот откуда берутся комплексы всех категорий и мастей. Надо отдать Вике должное: никто ничего не замечал, и окружающие ее лишь завидовали удачливой бабе, которая ходила с гордо поднятой головой.
От коньяка у Вики закружилась голова. Она не спала ночь и ничего не ела.