Миллс откинулась на спинку кресла.
– В общем, в сети насчет крестов подробностей нет. Я продолжу копать, но если Катрина не даст больше подсказок, то не знаю, как нам быть.
– В самом деле… Катрину я люблю больше жизни, но с каждым днем все сильнее убеждаюсь, что знал ее не так, как должен бы. Остается питать надежды, что это мое незнание не обернется губительным.
Глава 2
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
Январь 2014 года
Пока с дочерью Фрэнка Ирвинга не произошел несчастный случай, он даже не обращал внимания на Закон об инвалидах 1990 года.
Нет, про сам закон он знал. Еще когда он был новичком в департаменте полиции Нью-Йорка, сержант, бывало, отправлял его выписывать штрафы за нарушения правил парковки. Фрэнк часто штрафовал тех, кто занимал места для инвалидов, и тех, кто загораживал специальный пандус для колясочников на тротуаре. Да и сам он временами грешил тем, что пользовался гаражным лифтом, когда просто лень было подниматься пешком.
Однако по-настоящему доброту Конгресса он сумел оценить, лишь когда Мейси выписали из больницы и врачи сказали, что ходить она больше никогда не сможет.
Сама дочка воспринимала это как должное, потому как родилась уже после того, как закон приняли. Случись самому Ирвингу сесть в инвалидное кресло в возрасте Мейси – в 1980-х, – ему пришлось бы куда сложнее: меньше лифтов, меньше пандусов, отдельных мест для парковки и прочая, прочая.
Да, жизнь в последнее время сильно переменилась. Появление солдата времен Войны за независимость бесследно для Ирвинга не прошло…
Они с дочерью двигались вверх по Пятой авеню ко входу в Метрополитен-музей, мимо уличных художников и лотков с едой и напитками.
– Ну вот, Фасолинка, – сказал он, придерживая для дочери дверь. – Я тебе не рассказывал, как первый раз пришел сюда?
– Всего-то тысячу раз, пап, – снисходительно улыбнулась Мейси. Это был их обычный ритуал, когда они наведывались в музей.
– Что, правда? – притворно удивился Ирвинг. – Уверена, что я рассказывал, как приходил сюда в четыре года?
– Да, пап. Ты говорил, что не помнишь всю поездку, только обрывки, образы вроде картин. Ты стоял у главного входа, смотрел на Рембрандта, глядел на монетки в колодце желаний у храма Дендеры…
– И голуби – голубей не забудь. – У гардероба Ирвинг снял пальто и помог раздеться Мейси. – Они пикировали на меня, как бомбардировщики. Я будто в фильме Хичкока очутился… Но все равно приезжал сюда всякий раз, когда мог.
Мейси улыбнулась.
– Не ты ли говорил, что в своем участке ты был единственным копом с членским билетом?
– Да, я. Однажды, правда, совершил ошибку: уболтал ребят пойти со мной. – Копы и искусство редко сочетаются; Ирвинг натерпелся насмешек. – Меня потом еще лет десять Пикассо дразнили.