Уничтожить проституцию оказалось не под силу и в век электричества. Итальянский психиатр и криминалист Ч. Ломброзо (1835—1909) выдвинул гипотезу «врожденной проститутки», согласно которой продажные женщины, так же, как и преступники, обладают особыми антропологическими стигматами, передающимися по наследству и определяющими их судьбу. Разделявший эти взгляды русский венеролог В. Тарновский утверждал: «Уничтожьте пролетариат, распустите армию, сделайте образование доступным в более короткий срок, дайте вступить в брак всем желающим, гарантируйте им спокойствие в семейной жизни и тогда... и тогда все-таки будет существовать проституция». При всей спорности исходных посылок опровергнуть эти утверждения не удалось до сих пор. Вождь немецкой социал-демократии А. Бебель (1840—1913) признавал: «Таким образом, для буржуазного общества проституция становится таким же необходимым инструментом, как и полиция, постоянное войско, церковь, предпринимательство».
Надежную статистику о размахе проституции в Европе привести просто невозможно. Цифры, фигурирующие в различного рода отчетах и исследованиях середины XIX — начала XX в., сильно отличаются и противоречат друг другу. Отчасти это объясняется объективными причинами: латентным, скрытым, характером проституции, сезонностью ее проявлений, текучестью «кадрового» состава. С другой стороны, исследователи, как правило, применяли несовершенные или несопоставимые методики подсчета. По различным оценкам, число проституток в Париже последней четверти XIX в. колебалось от 14 до 120 тысяч. В 1896 г. в Берлине, по утверждению П. Дюфура, их было 50 тысяч. Официальные источники указывают, что в Кельне предвоенных лет было 7 тысяч проституток, в Мюнхене — 8 тысяч. Вместе с тем такой солидный специалист, как А.
Молль, определял общее количество проституток в Германии в 1,5 млн. женщин. Викторианская Англия лицемерно отказывалась признать существование проституции. Однако тот же П. Дюфур насчитал в Лондоне «3335 тайных публичных домов, питейных заведений, павильонов и тому подобных притонов. В Ливерпуле насчитывалось в 1856 г. 770 публичных домов, в Манчестере — 263, в Эдинбурге — 203, в Глазго — 204». Вена, Варшава и Петербург32 ничем не уступали другим центрам. При всей противоречивости имеющихся данных общий вывод не вызывает сомнений: проституция при капитализме приобрела массовый организованный характер.
Предприимчивые дельцы вкладывали в проституцию средства точно так же, как в любые другие выгодные предприятия. Посреднические конторы повсюду выискивали новые кадры, устраивали девушек в качестве прислуги в подозрительные заведения, уговаривали или заставляли поехать за границу. Особенно много женщин было вывезено из Венгрии, Польши, Румынии, Галиции в Аргентину, Бразилию, на Ближний Восток. Нелегальная деятельность этих контор была хорошо известна полиции, но, получая огромные взятки, она и не собиралась «резать курицу, несущую золотые яйца». Перед войной Буэнос-Айрес превратился в крупнейший международный центр торговли живым товаром. Затраты никого не смущали, ибо с лихвой окупались; открытие комфортабельного борделя в Будапеште обошлось более чем в полмиллиона, а одно из заведений Берлина имело основной капитал в миллион марок и выплачивало вкладчикам по 20% дивидендов. Заведения процветали, от посетителей не было отбоя. С них, кроме установленной цены за «услуги», взимали плату за вход, спиртные напитки, чаевые персоналу. В Париже вход в более или менее приличное заведение стоил 20 франков плюс столько же за непременную бутылку вина. Профессор А. Флекснер, в течение ряда лет обследовавший по поручению американского Бюро социальной гигиены ситуацию в Европе, приводит данные одного из своих источников: «Ежегодные расходы по проституции в Германии достигают 300—500 миллионов марок. Этой цифре можно противопоставить бюджет прусского правительства на всю его воспитательную систему: на нужды университетов, школ первой и второй ступени, всех технических и ремесленных институтов истрачено было в 1909 году немного меньше 200 миллионов марок».