В обстановке хаоса и разрухи господствовали насилие, разгул преступности и чувственных страстей. «Пир во время чумы» — так характеризовали газеты сложившуюся ситуацию. «Наш тыл, — писали они, — остался без хлеба и мяса, но с шампанским и бриллиантами...» Последние предреволюционные годы в России отличались особенно напряженной сексуальной экзальтацией. Во всех слоях общества наблюдались такие эксцессы, которые иначе как патологией не назовешь. Более всего они были распространены в среде бешено обогащавшихся спекулянтов, артистической богемы, деклассированных элементов. Характерное наблюдение приводит психиатр Е. Краснушкин. 35-летняя женщина, известная в декадентских кругах поэтесса, с детства испытывала болезненное наслаждение, когда отец, военный фельдшер, порол ее ремнем. Для того чтобы подвергнуться наказанию, она часто проказила нарочно. Первый брак с неким графом оказался неудачным: муж обладал ослабленным влечением и не мог удовлетворить ее ненасытных желаний. Получив «отступное» за развод, она едет в Париж, с головой отдается пороку, посещает притоны, открыто поддерживает гомосексуальные связи с молодыми женщинами, пристращается к наркотикам. Окончательно опустившаяся, промотавшая остатки состояния, кое-как добирается до Петрограда, где зарабатывает на жизнь устройством эротических представлений: приводит с биржи безработных актрис и совершает с ними любовные акты в присутствии зрителей, которые оплачивают вино, стол и зрелище. Талант ее явно оскудел, в последнее время она пишет лишь довольно убогие строфы, посвященные своим подругам:
Любви священной я не знала, Не знала я девичьих грез,.. Потомства в браке не искали, И не плела венки из роз... Меня все вдаль манили встречи, Манил порочно яркий грех, Подруг влюбленных страстность, грезы, И их гнетуще-скрытый смех... Я в их кругу была вакханкой... Пила их ласки — лаской тел... Не раз пленялась я смуглянкой, Не раз с блондинкой грех был смел. Я их любила дни и ночи, В сплетеньях тела на пути... Любила неги полной очи, Любила сон на их груди... Но все прошло... Все безвозвратно, Я поняла, что все обман... Что не вернуть свой путь обратно, Что жизнь моя — сплошной дурман.
Традиционные устои нравственности расшатались до основания. Экономика была подорвана, в стране бушевала анархия, сложилась революционная ситуация. Как известно, плодами ее в конечном итоге воспользовались большевики. Захват власти в октябре 1917 г. сопровождался вспышками сексуального насилия. «Братишки-матросики» при взятии Зимнего дворца изнасиловали несколько защитниц последнего оплота монархии из знаменитого женского батальона. В так называемых зиновьевских письмах (авторство которых, впрочем, не доказано) приводятся и другие аналогичные факты: «Советская власть дала комиссарам чрезвычайные полномочия... Солдаты артиллерийского гарнизона в Мурзиловке расправились с шестьюдесятью женщинами и девушками из семей буржуазии и спекулянтов». Революционная стихия выплеснула наружу отвратительную человеческую накипь, вызвала к жизни целую вакханалию вандализма. Неприкрытый разбой, хулиганство, групповые изнасилования превратились в массовое явление. Нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко оправдывался: «Было бы странно ожидать, что среди населения, которое царизм держал веками в тройных цепях, не развяжутся после падения царизма элементарные инстинкты».