И однажды, господа, это случилось. Денис пригласил меня на ужин в «Гранд». И велел поставить на наш стол подсвечники, вот оно как, и подать серебряные приборы, а еще цветы в вазах и корзине. А поскольку посетитель он был весьма уважаемый и любимый, то персонал ресторана всячески ему угождал, и официанты и официантки сияли, словно драгоценности, и все вокруг нас говорило о торжественности момента. Я не протестовала и ни о чем не спрашивала, и Денис тоже держался как ни в чем не бывало, и все-таки заметно было, что он по-прежнему недостаточно вооружен против моего ледяного равнодушия.
Когда мы поужинали, он заказал такси, и нас отвезли к нему домой, на виллу, расположенную в квартале Ирасека (бывшем квартале Масарика). И тут-то наконец золотая курочка снесла свое яичко, даже целых два: два обручальных кольца.
— Я отдаю себе отчет в том, кому предлагаю свою руку, и не строю никаких иллюзий. Но для меня было бы очень важно проводить с тобой каждый день, просыпаться рядом с тобой и знать, что у нас общая фамилия. А взамен я отдаю тебе все, чего добился в жизни старательный ваятель красноармейцев.
— Денис Котачек, а я и не догадывалась, сколько безвкусицы таится в твоей душе! Забудем же обо всем, чтобы завтра тебе не пришлось стыдиться!
Посреди ночи меня что-то разбудило. Я подошла к окну, отдернула штору и взглянула на город со второго этажа великолепной виллы. Где-то здесь стоял первый брненский дом инженера Томаша Паржизека. И Альжбетка въехала на своих санках под грузовик тоже где-то здесь. Я обернулась и увидела Дениса, который спал, и его розовощекое лицо было преисполнено покоя, достойного садовника, спящего под яблоней, как будто его не и переполняла адская любовь ко мне, как будто все его мучения были лишь мимолетным капризом, вызванным дурным пищеварением. А потом снова раздался звук, разбудивший меня.
Я знала, что в такой поздний ночной час мне не отыскать в Брно такси, поэтому пришлось растолкать Дениса. Он был вне себя от изумления, но моя настойчивость победила его сопротивление. Никогда еще не видел он меня такой неумолимой и уверенной.
— Что это за цирк? — допытывалась я.
— Откуда мне знать? Какой-то гэдээровский. Не то из Лейпцига, не то из Дрездена.
И опять послышался протяжный слоновий рев. Я ни минуты не сомневалась, что это ты, Бруно: так нетерпеливо и даже раздраженно мог извещать о своей страсти только ты! И разве не знаменательно было, что вот уже второй раз ты оказался в шкуре животного, которое трубит, когда любит?
Мы приехали в Жиденицы, где остановился цирк, он назывался Freundschaft