Затянутая в корсет и облаченная в огромную широкую юбку, я карабкаюсь по стене купола, хватаясь за крохотные неровности на его симпатичных боках (смотрите, смотрите, как я лезу!), я все ползу и ползу, и мой рюкзак набит вещами, ползу, как большое насекомое, чей пол и определить-то сейчас невозможно, и я добираюсь до вершины купола и довольно долго вожусь там, но все же нахожу наконец для себя удобное положение — и тогда я повисаю и начинаю неспешно предаваться тому, что меня собственно сюда и привело и вытолкнуло на самую вершину, я начинаю (внимание, господа, не прослушайте!) окукливаться. Из косточек корсета и из жесткой широкой юбки образуется, Соня, твоя куколка (а еще из медвежьей и бизоньей шкуры, и из железнодорожного туннеля Земмеринг в Альпах, и из паровоза «Аякс», старейшины всех паровозов европейского континента, и из «Меланхолии» Дюрера), и наконец ее перепонки спеленывают и оборачивают тебя целиком.
Такую вот избрала я для себя эмиграцию, мальчики мои, причем в ту минуту, когда я закукливалась для своей зимней спячки, когда я уподоблялась куколке, я и понятия не имела, как долго будет длиться эта спячка. Поначалу до меня еще долетали сквозь плотную оболочку и сквозь стены купола звуки близкого главного вокзала — удары буферов, постукивание по вагонным осям и колесам, гудение паровозов, шипение пара и треск вокзальных громкоговорителей, объявлявших о прибытии и отходе поездов.
А потом для огромной куколки, прицепившейся изнутри к крыше углового здания, все погрузилось в тишину.