Салли догадывалась, что тетушке хочется услышать все подробности, и была несказанно благодарна за то, что та ее не торопит.
— Знаешь, — говорила Амабель, — я часто задумывалась, какая женщина из тебя получится. Как мне теперь кажется — прекрасная. Вся эта неразбериха — а это именно она и есть — пройдет. Вот увидишь, все образуется. — Она немного помолчала, вспоминая глубокую привязанность, которую испытывала к маленькой девочке, — затаенное желание прижать ее крепче, стиснуть, пока та не запищит. Как ни странно, это желание с годами не прошло. Нельзя сказать, чтобы это нравилось Амабель.
— Салли, будь осторожна, когда опираешься на стол с той стороны. Пурн Дэвис хотел его мне починить, но я не позволила.
Амабель знала, что Салли ее не слышит, но это было не важно. Она просто создавала звуковой фон, пока Салли подкреплялась бренди.
— Ваш чай — это нечто особенное, Амабель. Непривычно, но вкусно. — Она сделала еще глоток, потом еще и почувствовала, как в желудке разливается тепло. Салли вдруг поняла, что не испытывала такого тепла по меньшей мере уже дней пять.
— Теперь ты можешь поделиться со мной своими бедами, Салли. Ты ведь приехала сюда, чтобы попытаться защитить свою маму, правда, детка?
Салли сделала еще один большой глоток. Что она может сказать? И не сказала ничего.
— Мама убила твоего отца?
Салли молча поставила чашку и уставилась в нее невидящим взглядом, от всей души желая знать истинное положение вещей. Но та ночь в ее сознании была такой же темной, как этот чай на дне чашки.
— Не знаю, — произнесла она в конце концов. — Я просто не знаю, но они думают, что мне известно. Они думают, что я либо защищаю Ноэль, либо скрываюсь, потому что сделала это сама. Они пытаются меня найти. Я не хочу рисковать, и поэтому я здесь.
Говорит ли она правду? Амабель ничего не ответила. Она просто улыбнулась племяннице, которая выглядела такой изможденной, осунувшейся, в лице — ни кровинки. Прекрасные голубые глаза как будто выцвели и поблекли, как старое платье. Она была слишком худенькой: свитер и брюки болтались на ней, как на вешалке. В этот миг племянница вовсе не казалась Амабель молодой, напротив, чувствовалось, что она с избытком насмотрелась на темные стороны жизни.
Что ж, это, конечно, ужасно, но на самом-то деле в жизни гораздо больше уродливого, чем хотелось бы.
Опустив взгляд в чашку, Амабель тихо произнесла:
— Если твоя мама действительно убила мужа, то, готова поспорить, мерзавец этого заслуживая.