— Я рассказала ему про вас. Мне приснился кошмарный сон, и Джеймс помог мне из него выйти. Я рассказала ему, что вы за кусок дерьма.
Он снова ударил ее но щеке. Не слишком сильно, но достаточно больно, чтобы заставить ее отпрянуть.
— Ты груба, Салли. К тому же ты лжешь. Ты никогда не умела хорошо врать, и я всегда замечал твой обман. Может быть, ты и видела, сон, но обо мне ты ему не рассказывала. А хочешь знать, почему? Потому что ты — сумасшедшая, а я стал такой глубокой частью твоего существа, что если тебе и придется когда-нибудь обо мне рассказать — что ж, ты просто развалишься изнутри и умрешь. Ты не можешь существовать без меня, Салли! Смотри, ты провела вдали от меня всего лишь две недели и во что превратилась?! Ты развалина. Пыталась изображать из себя нормальную! Ты растеряла все свои хорошие манеры. Твоя мать пришла бы в ужас! Муж отвернулся бы от тебя с отвращением! Что касается твоего отца — ладно, хорошо, думаю сейчас не стоит высказывать предположение, что он бы просто перевернулся в гробу.
— Где я?
— Ха, если верить тому, что пишут в книжках или показывают по телевизору, это и должны были быть первые слова из твоих уст. Где? Там, где тебе и место, Салли. Оглянись вокруг. Ты снова в своей комнате, той самой, которую отделал специально для тебя твой дорогой папочка. Я продержал тебя под наркозом примерно полтора дня. Часа четыре назад я уменьшил дозу. Тебе потребовалось время, чтобы всплыть на поверхность.
— Что вам нужно?
— То, что мне нужно, у меня есть. Во всяком случае, у меня есть первая часть того, что я хочу. А это ты, моя дорогая.
— Я хочу пить.
— Так и должно быть. Холланд, куда ты запропастился? Принеси нашей пациентке воды.
Она помнила Холланда. Это был тощий маленький невзрачный мужичонка — один из тех двоих, что пялились в маленькое квадратное окошко в двери, в то время как он унижал ее, бил и ласкал.
У Холланда были редеющие каштановые волосы и самые безжизненные глаза, какие ей только доводилось видеть. Разговаривал он крайне редко, по крайней мере с ней.
До тех пор, пока он не подошел к ней со стаканом воды, Салли больше ничего не говорила.
— Вот, пожалуйста, доктор, — произнес Холланд своим низким, сиплым голосом. От этого самого голоса, который, словно сыпучее гравийное покрытие, выстилал все ее ночные кошмары, у нее возникало желание спрятаться в темном, вызванном лекарствами беспамятстве — лишь бы не ощущать рядом с собой присутствие Холланда.
Сейчас он стоял позади Бидермейера, глядя на нее своими мертвыми глазами. Взгляд у него был голодный. Салли почувствовала позыв к рвоте.