Она была омерзительна. Тучков не только не смог бы лечить ее, не смог бы даже взять ее за руку. Она вызывала у него отвращение. И страх.
Мысли бились в голове Тучкова, как испуганные мыши. «Откуда же она взялась? Неоткуда ей взяться. Какая странная и… мерзкая. И кто мог доверить этой старухе ребенка?»
Пациентка подняла голову и спросила, что ей делать.
Тучков робко кашлянул в кулак, сказал, что они уже закрываются, что ей надо прийти в понедельник и…
Она приложила палец к губам, призывая его к молчанию, и озабоченно склонилась над ребенком.
– Не плачь, маленький! Ну, не надо плакать! – и заворковала, качая сверток из стороны в сторону. И этот цветастый куль показался Тучкову подозрительно легким на вид. – Баю-баюшки-баю, тебе песенку спою… – запела она монотонным, лишенным интонации голосом.
Егор Иванович терпеть не мог детей. Но даже он знал, что если ребенок плачет, то это должно быть слышно.
Из пеленок не доносилось ни звука.
И он знал, что младенцев не кладут на пол, а именно это она и сделала, и вдобавок подвинула его ногой с прохода. И с готовностью уселась в кресло в ожидании лечения.
– Что вы делаете? – хрипло спросил Егор Иванович. – Зачем вы положили его так?
– А он привычный! Привычный. – пояснила она и рассмеялась быстрым неприятным смехом, обнажая мелкие зубки, немного скошенные к центру. – Что вы! Это для него ерунда. Он только холода не любит. Любит, чтобы было жарко. Как в аду.
– Где? – Егор Иванович часто заморгал. Ладони у него взмокли.
– В аду. – Она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась тонкими, бескровными губами. – Вот там действительно жарко. Да что я вам говорю, вы и сами скоро узнаете… – Произнеся эту фразу, она уставилась прямо перед собой и снова спросила, что ей делать.
Страх – изнуряющее чувство, поэтому на Тучкова накатила усталость. Ему захотелось поступить так, как он поступал всю жизнь, когда сталкивался с тем, что было сильнее его. Он хотел сказать что-то примиряющее, разжалобить ее, заплакать, может быть даже, встать на колени. Он вовсе не плохой и никому не сделал зла. Он жалкий, безобидный, несчастный алкоголик с увеличенной печенью, обильно потеющий от страха.
– Поймите, я не смогу вас лечить, – пробормотал он. – Я уже выпил. Я пьян. Я – алкоголик, понимаете?
Прежде, когда Тучкову намекали на его пагубное пристрастие, он всегда возмущался и бурно протестовал. Теперь, сообщая посторонней женщине о том, что страдает алкоголизмом, Егор Иванович постарался придать голосу побольше убедительности. Ему казалось крайне важным, чтобы она поверила ему, пожалела его и оставила в покое.