— Мы уедем, дорогая. Ничего не говоря — так проще. Ты напишешь ей из Нанта, а я заеду за твоими вещами.
Похищение: вот какой у нас план. Но, повторим еще раз, речь идет о серьезном умыкании.
— Я отвезу тебя в монастырь Святой Урсулы. Твой отец не откажет тебе в своем благословении, и через три месяца мы поженимся. Затем я думаю оставить кабинет и уехать в Каза, там мне предлагают место начальника юридического отдела консервной промышленности.
Тем временем, просунув свое колено между моими, положив руки мне на грудь, вылепленную по их форме, Морис гнет свое, пуская в ход свой лучший довод: тот, который доходит до моего тела и перевешивает все остальные. Но власть, которую он обретает надо мной с первого прикосновения, послужит как раз его погибели.
— Мы уедем, — повторяет он.
Его губы надвигаются на меня. Раз уж надо расставить все точки над i, чтобы мой ангел-хранитель был уверен в том, в чем еще сомневается, раз уж надо дать ему в руки это оружие, пусть состоится этот последний поцелуй. Что бы вы ни подумали, дорогой мой Морис, я сохраню о нем хорошее воспоминание, но в вечер первого поцелуя вы причинили мне меньше зла. Ибо дверь открыта, и Натали, подкравшаяся в своих предательских мягких туфлях, удовлетворенно на вас смотрит.
— Убирайтесь, — говорит она.
Если б я была на месте Мориса — ах, если б я была на месте Мориса! — я бы круто развернулась и бросила ей в лицо: «Да, мы уходим, мадам Мерьядек. Уходим вдвоем, рука об руку, к счастливой звезде, как поется в песне…» Но посмотрите на него, на моего адвоката! Он побелел. Он отпрянул от меня и пытается поднять уроненное достоинство, еще петушится:
— Это вовсе не то, что вы подумали, мадам Мерьядек…
— Убирайтесь, — говорит Натали.
Шаркая ногами, появляется ошеломленная Берта. Нат выпихивает ее в коридор. Морис еще может отыграться, ему стоит только сказать: «Пошли!», схватить меня за руку и бежать со своей добычей, у которой нет ни сил, ни мысли, ни даже желания сопротивляться чему бы то ни было и которая в этот момент задыхается от уверенности, что он не сможет ее спасти от того, чего она заслуживает. Но он все больше запинается, цепляется за мое молчание:
— Скажи ей, Иза… Объясни ей, да говори же!
— Убирайтесь, — повторяет Натали.
Она не двигается с места с упрямством бульдога, один вид морды которого прогоняет чужаков. Морис теперь держится за ручку двери. Из белого он стал красным, до кончиков ушей. Может быть, он тут все разнесет, выложит все начистоту, накинется на меня, все так же пригвожденную к стене страхом от того, что он уйдет, и ужасом от того, что он останется?.. Нет, даже и этого не случилось. Он овладевает собой. Качает головой — разочарованный, расстроенный, осторожный, возможно решивший не лишать себя будущего; он находит слова, чтобы прикрыть свое отступление: