— М-м, — кивнула я, потягивая сок через соломинку.
Стюардесса перечислила те же напитки нашим спутникам, Орхидея сказала скромно:
— Мне, пожалуйста, водки, с лимоном.
А ей-то зачем заказывать напиток? Ведь она может сотворить все, что захочет. Хотя, наверное, это приятно, когда кто-то колдует для тебя. Так же как наливает чай, например. Хотя ты и сам это можешь запросто сделать.
Стюардесса обратилась к ее соседу:
— А вам, Николас, молочный коктейль, как обычно?
— Ну что вы, — покраснел дядька, — когда это я брал молочный коктейль! Мне то же самое, что и ей.
— Ой, извините! — воскликнула стюардесса, подмигивая Николаю-Николасу незаметно для Орхидеи. — Я, вероятно, с кем-то вас перепутала!
И она подала им две стопки с прозрачным напитком и надетым на край кружком лимона.
Орхидея и Николай чокнулись со звоном, хлопнули сразу рюмки целиком и, причмокивая, стали жевать лимонные дольки.
Тоже, что ли, взять что-нибудь покрепче. Лететь еще шесть часов, рядом с непонятным занудным инспектором, беспокоясь о Мише, стерве и шаманах.
Напиться и отключиться было бы, пожалуй, самым правильным в этой ситуации.
— А ты знаешь, — сказал инспектор, — что на Канарах самый мягкий климат на Земле. Зимой плюс двадцать, летом двадцать пять. Красота. Никаких тебе шуб, никаких валенок.
Какие валенки. Я их только в детстве в детский сад надевала. И какая мне разница, в каком климате будет свадьба моего Миши с другой женщиной!
— Да лучше б там был климат Северного полюса, — сказала я инспектору, — чтобы они себе задницы поотморозили!
Хм. Кажется, я злюсь на Мишу тоже. Но ведь его околдовали, он ни при чем! Бедный мой, заколдованный Мишка!.. Но он пялился на эту дуру с самого начала!
— Извини, — сказал Бондин, — я не подумал, что это может тебя расстроить.
Стюардесса появилась снова и осведомилась, что каждый из нас желает на обед.
Инспектор от обеда отказался. Я пожелала пиццу и сладкий чай, Орхидея попросила манты и зимний салат, а Николай-Николас — ну дает! — шоколадных печений.
Есть пиццу рядом с бледным и напуганным инспектором, который не ел ничего и сидел, прямой как палка, в своем кресле, было довольно неловко.
Он пару раз пытался заговорить — то ли чтобы отвлечься от своего страха, то ли чтобы заглушить мое чавканье, — но темы выбирал дурацкие.
Сначала спросил, какую музыку я люблю. Более никчемного вопроса я не знаю. А может, я вообще не люблю музыку? Хотя, да, люблю на самом деле. Частенько слушаю что-нибудь под настроение. Но вот именно «что-нибудь».
— Без разницы, — ответила я, прожевав очередной кусок шикарной пиццы — наверняка самой настоящей, итальянской — и запивая его чаем.