Но слов было не разобрать — их уносил ветер. Да и что они там могут кричать. Что-нибудь типа «Вы неправильно плывете!».
Но Орхидее, похоже, было наплевать. Ей хоть боком плыви на этой яхте. Она явно кайфовала. Потом яхта остановилась, Орхидея резко крутанула штурвал, и мы снова чуть не улетели с дивана. Зато потом наш кораблик поплыл уже как все его нормальные собратья, то есть носом вперед. Но плыл он опять какими-то дикими скачками. А паруса так и остались закрыты. У этой яхты — что, мотор есть? И причем какой-то дерганый…
— Я не понимаю, — сказала я Бондину. — Как эта яхта движется?
— Я тоже, — сказал он. — Но можно попробовать узнать.
Бондин надел гламурные очки, пополз по дивану к краю кормы и выглянул наружу. Потом расхохотался. Я тоже поползла и, повернув перстень, выглянула.
Вот это да! В корму упирались донцами с десяток гигантских бутылей с шампанским. Бутылки стреляли. По очереди. Выстрелившая бутылка исчезала, а потом на ее месте появлялась новая, уже закупоренная пробкой.
Бондин сказал:
— Орхидея гений.
— Правда? — Я вспомнила, как он удивлялся, что я вообще могу соображать. — Если она такой гений, то почему мы плывем, так по-дурацки дергаясь?
— Моряки говорят — не плывем, а идем.
Когда это он моряком заделался? Пять минут назад парус от палки не мог оторвать, а теперь он, видите ли, идет.
— Мы не идем, — сказала я, — а прыгаем.
— Зато с такой скоростью мы доплывем минут за двадцать, — сказал инспектор.
— Если не выпадем за борт, — сказала я, при очередном толчке хватаясь за край дивана.
Орхидея, по-прежнему стоявшая за штурвалом, повернулась к нам и крикнула:
— Куда плыть-то?
Бондин поднялся, подошел к Орхидее, открыл телефон и стал ей что-то объяснять, показывая рукой на берег, вздымавшийся скалами слева от нас.
Остров был живописен: темные горы, яркая зелень. И скалы были такие необычные, странные: одни похожи на лежащую на боку огромную лестницу, другие на составленные вплотную друг к другу столбы и столбики, третьи шли гладкими вертикальными уступами, будто кто срезал с них ломти гигантским ножом.
— А ты слышала, что нам в порту кричали? — поинтересовался Бондин, возвращаясь на диван.
— Что?
— «Вы забыли раскрыть паруса!»
Я рассмеялась. Он — тоже. Я спросила:
— Правда?
— Не-а, я тоже ничего не расслышал. Но можно предположить.
Я усмехнулась. А он бывает смешным.
Тут зазвонил его телефон — безо всяких мелодий, именно протренькал, как старые аппараты в черно-белом кино.
Он прижал трубку к уху:
— Да, Жасмин. Что?.. Какой еще…
Жасмин? Хочет продиктовать еще один список нарушений?