— Забавно. А я полагал, что имею дело с дураком. Но оказывается, всё проще: вы сумасшедший. Крайне сочувствую вашей сестре. Она заслуживает большего, чем возиться с безумцем вроде вас. Что ж, раз уж вы не в своём уме, я не стану вызывать полицию. Исключительно из сочувствия к Лесли.
Круто развернувшись, Седрик поспешил прочь. Мысли в голове спутались. Его нельзя отпускать. Если позволить ему уйти сейчас, он сбежит, а потом начнёт убивать снова — пусть, быть может, в другом городе или даже в другой стране. Убивать таких же наивных дурочек, как Лесли. Может, тоже чьих–то младших сестёр.
Но Седрик уходил — уходил по узкой пешеходной дорожке, нависшей над морем. До конца не осознавая, что делает, Ричард рванулся вперёд, хватая его за руку:
— Нет уж, ты не уйдёшь так просто!
— Что вы себе позволяете?!
Дальше всё происходило странно — заторможено, нелепо, как будто не по–настоящему. Седрик рванулся, освобождая руку, сделал шаг в сторону — и оказался на самом краю. Треск. Мелькнуло чёрное пятно плаща. Мелькнуло — и исчезло, перевалившись через край вместе с обломками перил.
Прохладный ветер шевелил волосы. Ричард стоял возле пролома, пытаясь понять, что только что произошло. Сорвался?.. Погиб?.. Убит?.. Всех оставшихся сил ему стоил взгляд вниз — туда, где на камнях осталось кровавое пятно, смываемое накатывающими волнами. Туда, где лежало тело, сверху кажущееся простой чёрно–красной тряпкой. Ричард сглотнул, подавляя тошноту, и медленно, как во сне, побрёл обратно к дому. Мыслей не осталось, кроме одной.
Больше Змеиный Фантом никого не убьёт.
Перед глазами покачивался серо–белый коридор со множеством дверей. Конец его тонул в безжалостном голубоватом свете электрических ламп. А может, конца не было и вовсе: стоило сделать шаг вперёд — и там, вдалеке, возникали смутные очертания всё того же коридора, всё тех же совершенно одинаковых дверей, выкрашенных чёрной краской.
Где–то плакал ребёнок.
Коридор переполнялся тихим плачем и неестественно громкими шорохами, какие издаёт карандаш, цепляясь за бумагу. Ребёнок, кем бы он ни был, там, впереди. За одной из чёрных дверей.
Ричард шёл по коридору, толкал двери, открывал — и повсюду видел одну и ту же комнату, белоснежную комнату, похожую на больничную палату. Грустно поскрипывала, покачивалась из стороны в сторону забытая капельница. Порой проминалась кровать, словно на ней ворочался кто–то невидимый, но оттого не менее осязаемый.
А ребёнок всё плакал.
Ещё одна распахнутая дверь, ещё… Череда одинаковых комнат сливалась в одну бесцветную полосу, рябила, точно потревоженная вода в мелкой лужице. Пятно впереди. Белое. Белая дверь в бесконечном чёрном ряду.