Она его ненавидела с тех пор, как поняла, что ее похитили. Он был уверен в этом. Но это была ненависть бытовая, что ли. Ненависть к соседу, время от времени выливающему под калитку помои. До ярости еще далеко, так, тихая злоба.
Он снова взял шило и не раздумывая воткнул в кровоточащий четырехугольник на предплечье. Девушка закрыла глаза и замычала. Охотник удовлетворенно кивнул и достал длинногубцы. У трети после манипуляций с этим инструментом появляются первые признаки настоящей ненависти.
Охотник подошел к девушке, погладил по еще здоровой кисти, взял за средний палец и поднес к нему длинногубцы. Подсунул под длинный ноготь одну «губу», накрыл отполированную второй и дернул. Видимо, он плохо сжал в руках инструмент, потому что ноготь сломался, не причинив девушке особой боли. Он проделал то же самое с каждым ногтем этой руки. За каждой «чешуйкой», прихваченной длинногубцами, тянулись кровавые нити. Закончив с ногтями, Охотник посмотрел в глаза девушки. Ничего… Или все-таки что-то промелькнуло? Что-то типа: чтоб ты сдох! Хорошо. Нельзя останавливаться. Жгучая, но тихая боль может утопить в себе зародыш ярости. Тогда как острая нарастающая может, словно вулкан, выплеснуть ненависть и агрессию.
Он схватил молоток и ударил по руке с одним-единственным ногтем. Девушка дернулась, скотч впился в кожу, оставляя белые отпечатки. Он даже думал, что вот она, ярость, поэтому не сдержался и ударил молотком по ноге в сандалии на пробковой подошве. Кажущиеся в полумраке черными лямки лопнули вместе с кожей, кровь побежала тоненькими струйками, огибая пальцы, давно не видевшие педикюра. Он впервые заметил неухоженные ногти на ступнях. Издеваться над принцессой или крестьянкой – такого вопроса даже не стояло. У него была абсолютно другая цель. И будь у его жертвы одна нога, а на ней десять пальцев с педикюром через один, даже это его не смогло бы остановить.
Охотник пересчитал пальцы девушки. Так, на всякий случай. Десять, причем на обеих ногах вместе. А вот сандалию она все-таки одну потеряла.
– Дурашка, говорил же, не трепыхайся, – улыбнулся он. – Как же ты теперь без одной сандалии? Чего молчишь? – Он присел на корточки и погладил голую ступню. – Ты должна сказать: ты, что издеваешься?! – Мужчина начал кривляться, говоря высоким голосом. – Какая, на хер, сандалька?! Я умру раньше от потери крови или болевого шока, чем от воспаления легких! – Закончив театральную постановку одного актера, мужчина улыбнулся единственному зрителю и добавил своим голосом:
– И то верно. Продолжим?