– Миссис Парментер, я понимаю, что не имею права заставить вас говорить, – ответил он невозмутимым тоном. – И я уважаю ваше желание оградить собственную семью и выполнить то, что вы считаете своим долгом. Однако вспышка насилия в этом доме несколько дней назад уже закончилась смертью. Ваша ссора больше не является исключительно личным делом, которое можно оставить без внимания и забыть. Вы были у врача?
Рука женщины снова потянулась к щеке, не коснувшись, впрочем, воспаленной кожи:
– Нет. Едва ли это необходимо. Что он может сделать? Все и так со временем заживет. Обойдусь холодными примочками и ромашкой от головной боли. Или лавандовым маслом. Существенного вреда я здесь не вижу.
– Для вашей щеки или для вашего брака? – уточнил Томас.
– Для моей щеки, – ответила Вита, посмотрев ему прямо в глаза. – И благодарю вас за заботу о моем браке, как человека доброго и хорошо воспитанного. Однако, рассматривая вас уже в качестве полисмена, жалоб я к вам не имею, и посему вчерашнее событие не касается области вашей профессиональной деятельности. – Полным усталости движением она опустилась в одно из кресел и посмотрела на собеседника. – Обыкновенный домашний скандал, каковые тысячами еждневно случаются в Англии. Имело место непонимание. Я уверена, что это не повторится опять. После смерти Юнити все мы находимся под колоссальным напряжением.
Затаив дыхание, хозяйка подождала, чтобы гость опустился в кресло напротив нее.
– И оно, естественно, прежде всего сказалось на моем муже, – продолжила она негромким и уверенным голосом. – Он с нею непосредственно работал и…
Вита умолкла. Конец предложения канул в простирающейся между ней и ее собеседником пропасти, полной страшной неизвестности. Как и Питт, она прекрасно понимала следствия, которые влекло за собой насилие, учиненное вчера над ней Рэмси. Одного взгляда на нее хватало, чтобы оценить степень нанесенных ей травм. Муж не просто ударил ее. От обыкновенного удара остался бы след, отпечатки пальцев, но не обезобразивший ее громадный синяк и порез. Должно быть, он ударил ее стиснутым кулаком, в котором еще и было зажато что-то тяжелое. Природа пореза была очевидна: ее оставило его кольцо с печаткой. Оспаривать это было бесполезно. Что бы избитая женщина ни сказала, Томас видел рану и мог прийти только к одному заключению.
– Понимаю, миссис Парментер, – произнес он с напряженной улыбкой, подразумевая не причину ее молчания, но скрывавшуюся за ним трагедию. – А теперь мне хотелось бы переговорить с преподобным Парментером, если это возможно.