– И он не имел к ней претензий?
Разговор получался просто необычайный. Преподобный Парментер рассказывал о женщине, с которой крутил роман, а потом убил, и держался при этом рассеянно – словно беседа с суперинтендантом не имела для него никакой важности, словно все внимание его поглощало нечто иное, и при этом он все же не хотел показаться нелюбезным и бесполезным, и потому был готов отвечать на все вопросы.
– O, напротив, он ее хвалил! Говорил, что она невероятно одарена, – искренне проговорил Рэмси. Не для того ли он сказал это, чтобы оправдать свой выбор? Старый священник, безусловно, не испытывал к ней личной симпатии. Или он сейчас стремится отвести от себя подозрения?
– A до этого? – продолжил расспрашивать его Питт.
– До этого, если не ошибаюсь, она преподавала латынь дочерям преподобного Дейвентри, – нахмурился Рэмси. – Он говорил о Юнити, что не ожидал увидеть таких успехов. Ну а еще раньше она переводила древнееврейские тексты для профессора Олбрайта. Глубже я не копал, поскольку не ощущал такой необходимости.
Суперинтендант улыбнулся, однако ответной реакции на лице его собеседника не последовало.
– Ну а что вы можете сказать мне о ее поведении, о нравственных нормах? – перешел Томас к самой деликатной теме.
Парментер отвернулся. Этот вопрос явным образом смущал его. В его ровном голосе звучало беспокойство, как если бы он винил себя самого:
– Были некоторые замечания о ее манерах… Политические воззрения этой особы отличались крайним экстремизмом и красотой не блистали, однако я не стал обращать на это внимания. Не мне судить о том, о чем мне не положено. С моей точки зрения, Церковь не должна иметь политического характера… по крайней мере, в плане дискриминации кого-либо. Но, увы, в последнее время мне пришлось пожалеть о своем ре шении.
Пальцы его, неудобным образом лежавшие на крышке стола, были плотно переплетены друг с другом.
– Похоже, что, желая проявить терпимость, я не сумел защитить свою веру, – продолжил он, разглядывая ладони, но явно не видя их. – Я… мне не приходилось еще встречать никого подобного мисс Беллвуд, никого, настроенного столь агрессивно в своем желании изменить установившиеся порядки, настолько полного гнева против того, что кажется несправедливым. Конечно, она была неуравновешенна в своих воззрениях. Без сомнения, они восходили к каким-то ее личным неприятным переживаниям. Быть может, она добивалась места, к которому не была пригодна, и отказ озлобил ее. Или, возможно, дело было в какой-нибудь любовной интриге. Она не делилась со мной своими воспоминаниями, a я, естественно, не спрашивал.