Войска великого князя шли медленно, чтобы ни коней, ни людей зря зноем не томить. Солнце жгло руки и лица и сквозь одежду пропекало все тело. Травы и листья были ржаво-коричневые, совсем пересохли, ломались и рассыпались в руках. Местами озерца и болотца пересохли до дна, и даже самое дно от жары потрескалось.
Духота стоит нестерпимая. Кони идут уныло, вяло шагают люди. Не слышно ни песни, ни смеха. Разговоры тянутся скучные.
– Сухмень, сухмень-то, – бормочут многие, – наказал Господь…
Тяжко всем смотреть на бедствие такое великое.
– Гнев Божий, – горестно молвил старый полковой священник и, тяжело вздохнув, перекрестился.
– Гнев-то, батя, – досадливо откликнулся здоровенный чернобородый лучник, – не супротив нас! Не мы Бога-то прогневали…
– Потому на Москве-то у нас, – добавил седобородый конник, – слава Те, Господи, бают урожай все ж будет.
– Токмо лето и у нас сухо ноне, – вмешался обозный кологрив, шагая возле воза с овсом для коней.
– Ноне жнитво поране у наших сирот зачнется.
Затрубили трубы станом ставить – до Селищ дошли. Отсель, как гонцы от передовых поведали, можно прямо идти через весь Невий мох, до самой реки Полы. В нынешнюю засуху здесь все пересохло, а идти всего верст тридцать до села тамошнего Игнатичи, где на ночлег весьма удобно расположиться.
В Селищах часа полтора на кормежку надобно, но дни еще стоят долгие, особливо тут, в новгородской земле, а в Москве Илья-пророк уж два часа уволок. В Игнатичи во всяком случае поспеют полки государевы засветло. Пока коней кормили в Селищах, великий князь сидел в шатре один на один с братом Юрием Васильевичем, задумчивый и грустный. Пришла весть из Москвы, что и второй дядька их, Васюк, скончался. Эта смерть особенно взволновала князя Юрия, и государь, взглянув на любимого брата, только теперь заметил в нем большую перемену. Будучи очень похож на покойного отца, сходствовал он сейчас даже и выражением лица с лицом Василия Васильевича пред кончиной его. Румянец чересчур яркий на щеках, худоба. Все черты лица заострились, а в глазах сухой блеск. Заметил Иван Васильевич, на что ранее внимания не обращал: брат глухо покашливает.
Встревоженный, он невольно схватил Юрия за руку – она оказалась очень горячей.
– Здоров ли ты, Юрьюшка? – тихо спросил он.
– Здоров, Иване, – усмехаясь, но так же тихо ответил Юрий Васильевич, – токмо знобит мя, будто снег за спиной. Ну, да испью вот на ночь стопку крепкого меду с чаркой водки, тулупом укроюсь, и все к утру как рукой сымет.
В шатер вошел стремянный Саввушка и сообщил:
– Дьяк Бородатый дошел к тобе, государь.