– Был яз у Троицы-то, да поспешил к тобе прискакать, – ответил Василий Иванович.
– Пошто прискакал-то? Али беда там какая?
– Беда, государь-батюшка. Дозволь сказывать подробно?
Иван Васильевич поднял удивленно брови:
– Сказывай, какая беда…
– Зло среди мужиков против монастырей и попов пошло за земельные запашки. До драки с кольями и до увечий доходит. А в сей раз келарю, отцу Еремею, последние зубы начисто все выбили, а ночью монастырский овин подожгли…
– Н-да!.. – заметил Иван Васильевич. – Худо сие! Токмо особой беды в сем нет. Мужик-то хоша всегда за веру и церковь стоит, но за добро свое он больше стоит…
На первый день Пасхи тысяча пятьсот второго года, апреля шестого, государь Иван Васильевич, разговевшись в своей семье, не остался отдыхать у княгини, а поехал навестить тяжко больного друга своего Федора Васильевича.
Все семейные Курицына радостно и почтительно встретили государя и провели его в опочивальню больного.
– Ну, вот и яз к тобе, Феденька. Будь здрав! – сказал государь и трижды, по обычаю, облобызался с Федором Васильевичем. – Христос воскресе!
– Воистину воскресе, государь! – ответил Курицын. – Вот и весна наступает. Вращается круг времени своим чередом, а яз уж совсем изнемогать начинаю. Слабею, государь. Чую, лета сего мне не дожить…
– Доживешь, Бог даст! – ободряюще молвил Иван Васильевич. – Всяк может заболеть, а заболеть – еще не значит умереть. – Иван Васильевич шутливо улыбнулся и добавил: – Не торопись, Феденька, дел у нас еще много не доделано.
– Сие, государь, – усмехнувшись, ответил Курицын, – для смерти не отсрочка. Ну, да не беда, бессмертных ведь нет, так уж природой положено для всего живого, а дел всех государевых, хоть и бессмертным будь, все равно не переделаешь!..
– Так природой-то положено, – печально ответил государь. – Токмо, Феденька, дружбой человеческой тоже положено о друзьях грустить. – Государь нагнулся и поцеловал в лоб своего дьяка: – Федор Василич, не устал ты? Может, мы с тобой в другой раз побаим?
– Нет, государь, седни побаим. Нужно мне с тобой баить, и, чую, тобе со мной тоже нужно, пока мысли мои еще ясны. В тяжелые времена яз ухожу от тобя, государь. И пока жив, все еще хочу на пользу послужить.
– Дела пошли, Феденька, у нас – и смех и грех! – улыбаясь, проговорил Иван Васильевич. – У Троице-Сергиевой обители монахи, сказывал мне сын Василий – на его глазах все случилось, – запахали пустоши у озерецких мужиков, а те пришли с кольями, выбили монахов с пашни, которым ребра переломили, которым головы пробили, а келарю отцу Еремею все зубы начисто выбили, да ночью еще петуха красного пустили, овин монастырский подожгли…